Боярский суд – по делу Семена Ростовского – с ведома царя Ивана и митрополита Макария вел дело весьма осмотрительно и осторожно. Судьи по тайному распоряжению царя намеренно закрывали глаза на многие боярские преступления, не придавали значения выбитым из Ростовского показаниям насчет преступных связей Ефросиньи Старицкой со многими и многими знатными вельможами, которым царь доверял, как самому себе. Нарочно главными сообщниками князя Ростовского в Москве были объявлены только княжьи холопы.

В письменном наказе послу, отправленному царем в Литву, говорилось: «Если станут спрашивать о деле князя Семена Ростовского, то говорить: пожаловал его государь боярством для Отечества, а сам он недороден, в разуме прост и на службу не годится. Однако захотел, чтоб государь пожаловал его наравне с дородными. Государь его так не жаловал, а он, рассердившись по малоумству, начал со многими всякими иноземцами говорить непригожие речи про государя и про землю, чтобы государю досадить. Государь вины его сыскал, что он государя с многими землями ссорил, и за то велел его казнить. А станут говорить: с князем Семеном хотели отъехать многие бояре и дворяне? Отвечать: к такому дураку добрый кто пристанет? С ним хотели отъехать только родственники его, такие же дураки…»

Выяснилось, что в беседах с литовским послом и его помощниками боярин Ростовский почем зря поносил партию Захарьиных. Если бы Никита и Данила Романовичи не оплошали на Белозерском богомолье, оказавшись повинными в «случайном» утоплении своего племянника-царевича Дмитрия, которому они первыми из бояр присягнули на верность, они имели бы все основания настаивать на казни беглеца изменника Семена Ростовского. Наверняка, вместе с боярином на скамью подсудимых пошли бы князья Старицкие и многие их сообщники… Только учинить суд над своими противниками из соперничавших боярских партий, изгнать из Думы многих своих противников Захарьиным было уже не под силу – они справедливо лишились кредита доверия у царя после трагической промашки на Белозерском богомолье.

Суд все же приговорил боярина Ростовского к публичной позорной казни на Красной площади – на Лобном месте. В ночь перед казнью поседевшего, белого, как лунь боярина, боярина доставили к царю для беседы с глазу на глаз.

– Скажи то, что от суда утаил, Семен… – Иван устремил на боярина испепеляюще-насмешливый взор. – Скажешь мне на ухо – и казни позорной и лютой избежишь… Кого еще знаешь из главных заговорщиков?..

– Господи, господи, господи… – затараторил боярин. – …О чем ты спрашиваешь, царь? Не пойму… Ничего не знаю – не ведаю ни сном, ни духом… Я все, что знал, сказал…

– …На ухо говори мне, Семен, и жить останешься… Завтра выведут тебя на площадь – и ничего тебе за слово правды не будет… Доверься мне… Будет объявлено, что по ходатайству митрополита Макария царь твою казнь заменил заточением – тюрьмой в северной земле…

– Тюрьмой?..

– Да, тюрьмой… Тебя помилуют и отправят на Белоозеро… Конечно, всю твою вооруженную свиту распустят… Но ведь жизнь твоя сохранена будет – понимаешь хоть это, Семен?.. Или ты и вправду дурак – дураком, за которого выдавал себя судьям на суде?..

– Ни за кого я себя не выдавал… – Ростовский сокрушенно качнул головой и выдохнул. – Действительно, все это от моего собственного малоумия – и участие в заговоре, и поддержка Старицких… Откуда мне было знать, что царь Иван Васильевич выздоровеет и всех нас, грешных еще переживет… Княгиня Ефросинья меня лично склонила в свою сторону двумя козырями… Во-первых, говорит, в жилах сына Владимира и малолетнего царевича Дмитрия течет одна кровь их праотцев великий Дмитрия Донского и Ивана Великого… Только шестимесячному царевичу нужно еще лет шестнадцать, чтобы войти в разум князя-воеводы Владимира Старицкого…