«Но сил на решительный поход на крымского хана Девлет-Гирея, любимца султана не хватит… – думал Иван. – Не имеем мы таких навыков, такой конницы, чтобы за считанные дни пересечь Дикое поле и ударить, когда нас никто не ждет… А ведь надо, конечно, надо ударить… Только не войском в сотни тысяч, под десяток тысяч… Кто поведет – Курбский, Адашев, Шереметев?.. Только надо так обставить, чтобы султан не подумал, что против него войной пошел его лучший друг царь Московский… Вот латинский Запад во главе с папой обрадовался бы… Ждут не дождутся латиняне крестовый поход против неверных объявить – да только хотят отделаться своими минимальными потерями, да русской кровушки не жалеть за свои воинственные религиозные интересы… Не дождется папа… Только как их всех переиграть – и хана, и султана, и латинян вместе с папой?..»

А ведь не могла найти Русь противоядия от жалящих набегов крымских татар во время правления царя Грозного. По Дикому полю, по пустынному Муравскому шляху, по наущению хана, а то и царевичей, крымчаки стремительно вторгались в русские земли – на быстрых выносливых маленьких лошадках, причем не разжигая костров, без запасов съестного. И безнаказанно грабили и жгли русские города и селения. Словно знали неизвестно от кого, что царь московский грезит не Черным и Балтийским морем и готовится воевать не Тавриду, а Ливонию.

– Неужто так султана боюсь, что отказываюсь от крымского похода? – спрашивал себя Иван в присутствии царицы, занимаясь самобичеванием, чего никогда не позволял делать в присутствии ближних советчиков и тем более, думских бояр.

Анастасия тревожно заглядывала в глаза супругу, не в силах перечить или покорно соглашаться со страхом и даже трусостью царя. Пыталась, как могла утешить:

– Служба, родной, тебя царская неволит… Не только за себя ответ держишь – за все государство великое… Потому и душой маешься…

– Правильно говоришь, касатка моя… – ответствовал глухим не своим голосом Иван. – Душою маюсь, потому что за муки своего народа русского отвечаю… Да ничего сделать не могу… Сердцем чую – нашествие султанских войск будет пострашнее татарского… Нельзя турок-янычар на Русь навести… Потому и мучаюсь, что из двух зол выбираю не худшее…

– Плохое – это татары, а худшее – это турки?.. – грустно спросила Анастасия. Видя, что Иван согласно кивнул головой, тяжело вздохнула и выдохнуло грустно-прегрустно. – Я бы тоже предпочла плохое – худшему, милый… Только зачем тебе советы жены, если у тебя столько мужей-советников…

– Только все мои советчики в один голос сговорились – убеждают на Тавриду идти огромным войском… Словно не видят, что султан не простит царю такой преступной оплошности… Словно сговорились – и нарочно льют воду на мельницу латинян и папы, несколько десятилетий грозящего неверным туркам крестовым походом… Да только папа кровь латинскую жалеет – а русской православной ему не жалко… Думаешь, не вижу, сердцем не чую, что стравить хотят русских с турками в интересах латинян да и иудеев тоже…

– Иудеев?.. Почему иудеев?.. – вскинула огромные глаза на супруга удивленная Анастасия.

Иван усмехнулся и зло бросил:

– Когда-то литовские и польские иудеи противились планам папы втянуть их да и русских в крестовый поход латинян против неверных… Зачем им лишние потрясения, когда после убийства ненавистника иудеев короля Александра новые короли возвратили их, изгнанников, в Литву, предоставили все отобранные ранее льготы и имения?.. Только сейчас иудейская партия в Литве и в Тавриде совсем уже не наш союзник – им уже неинтересно натравливать крымчаков на Литву, вот на Русь, пожалуйста… А крымчаки который год разбоем и грабежами кормятся, безнаказанно вторгаются в московские земли, предавая ее разграблению, чиня там убийства лютые и насилия жуткие… Любы и латинянам и иудеям жалящие набеги татар на русские земли вместо литовских и польских… Словно радуются, как неразумные дети, что крымчаки еще не потеряли своей прежней хищности и дикой жестокости, присущей скорее зверям диким…