– Вестимо, почему так. Боятся новой войны с поляками, Баторий все чаще грозится разорвать мир. До войны, думаю, не дойдет, так что сие не первая причина. Подальше от Москвы Годуновы отсылают. Дабы не мешал им всеми делами заправлять. Как бы и тебя, недужного, не отправили куда…

– Какие нынче новости в думе? – поспешил переменить разговор Мстиславский.

– Договорились наконец с поляками, дабы привезли мы в Москву княгиню Марию Владимировну Старицкую. После смерти мужа, герцога Магнуса, никому она не нужна, живет на скудные средства в Риге. Король Баторий и сам не рад, что вынужден содержать ее, потому договорились на этот счет легко.

– Любопытно, кому больше всех дела есть до дочери покойного старицкого князя, – протянул задумчиво Иван Федорович.

– Государь приказал, мол, желает сестру свою держать подле себя, на ее родине. Ну и сказал, мол, не желает, дабы она стала орудием в руках Батория, не раз озвучившего свои притязания на многие наши земли.

– Устами государя говорит Борис Годунов, давно известно. А Борис ничего не делает просто так. И зачем она ему?

– Того не ведаю пока. Мыслят отправить туда Горсея, английского посла.

– Горсей – доверенное лицо Годунова, я думаю, это тоже давно известно! – добавил Мстиславский. – Стало быть, Горсей едет за Марией Владимировной Старицкой, ты отправлен на воеводство в Псков… А как здоровье Никиты Романовича?

– Дюже плох, – отозвался Шуйский, вытирая рушником бороду.

– И кто там в думе остается?.. Салтыков, Татев, Сабуров, Шереметев, Глинский…

– Родичи мои, князь Скопин-Шуйский, князь Василий Иванович Шуйский… Скоро брата его Андрея в думу введут…

– Но пока Годуновы со своими сторонниками в думе главенствуют, вестимо так? – В глазах Мстиславского вспыхнули недобрые огоньки.

– Много их стало нынче…

Мстиславский замолчал, что-то обдумывая. Затем опасливо глянул на дверь и молвил тихо:

– Пока государь женат на Ирине Годуновой, нам их не свалить. Давно думал и говорил средь своих – славно было бы Батория возвести на престол!

Иван Петрович заметно помрачнел, откинулся на спинку резного кресла, исподлобья глядел на Мстиславского, слушал.

– Он и сам желает стать русским государем, об этом с польскими послами давно обговорено.

– Уверен, что многие поддержат тебя в думе, Иван Федорович. Но не я. Мой отец погиб от рук литвинов. Я Псков от поляков отстаивал. И сама мысль, что Баторий получит Россию без боя, за просто так, мне противна.

– А тебе, потомку суздальских князей, не противно в ногах государя валяться? В Польше знатные вельможи о таком раболепии и не ведают, ибо не видали такого никогда!

Хотел было Иван Петрович съязвить, что князь Мстиславский всю свою жизнь валялся в ногах покойного государя и не выказывал никакого недовольства по этому поводу, но, лишь усмехнувшись, промолчал.

– Придет время, и перед Годуновыми стоять на коленях будете, попомни мое слово, князь! – продолжал Иван Федорович, тряся кулаком. Шуйский поморщился, как от зубной боли.

– Ну, польскому королю возможно будет передать власть на Руси только после новой войны, кою Баторий всяко пытается вновь развязать, – ответил он. – Токмо и ты, и я, и прочие князья того не позволят, и народ не примет, тебе лучше меня это ведомо. Стало быть, ждать надобно смерти государя… А то когда будет? Ну или ежели дождаться того, кто решится измарать себя в крови этого безвредного дурака…

Он наклонился ближе к князю Мстиславскому, проговорил полушепотом:

– У нас с князем Воротынским иная мысль имеется…

Иван Федорович сразу все понял, и стало понятно, зачем к нему явился князь Шуйский. Явно не пирогов отведать! Дочь Ивана Федоровича, Аннушка, по матери – двоюродная племянница Воротынского. Стало быть… стало быть, знать решила выдать ее за государя! Иван Федорович ничего не успел ответить, как Шуйский продолжал: