Щербатов напряженно размышлял о последствиях революции Петра – этой отчаянной попытки реализовать утопический проект. Он отозвался на деяния первого императора двумя сочинениями: «О повреждении нравов», где оценивал моральный ущерб от петровских преобразований, и (что особенно важно для нас) «Путешествие в землю Офирскую». Прекрасно знавший европейскую классику жанра, Щербатов сочинил свою утопию. Если в трактате «О повреждении нравов» он взвесил вред и пользу свершившегося, то в своей утопии он, как и предполагала традиция, предложил оптимальную, как он полагал, модель устройства послепетровской России. Политический и исторический опыт подсказывал ему, что не стоит отказываться от уже выстроенного Петром, не надо устраивать еще одну революцию, но следует постепенно минимизировать причиненный вред и приспосабливать полученное историческое наследство к фундаментальной традиции, к органике, оставляя лучшее.

Как и во всех европейских утопиях, в таинственную «землю Офирскую», расположенную где-то в Антарктике, попадает любознательный путешественник – шведский дворянин. То, что выбран именно швед, любимый враг, представитель той государственной цивилизации, на которую ориентировался Петр, само по себе принципиально.

Путешественник был радушно принят Генерал-Губернатором бывшего столичного города Перегаба (то есть Петербурга. – Я. Г.), а ныне просто порта. Как и герои Мора, Кампанеллы, Бэкона, швед выслушивает рассказ-проповедь этого Генерал-Губернатора об истории и достоинствах Офирской земли.

В ответ на просьбу путешественника показать ему город Генерал-Губернатор ответствовал:

«Но 〈…〉 я не буду вас спрашивать, что вы видели и как вам что показалось, ибо и учтивство чужестранного не позволит вам все, что вы нашли достойное охулению, сказать, да и не можете, не знавши ни обстоятельств, ни положения вещей, справедливо о сем судить. Но не могли вы, подъезжая к сему граду и ходя сегодня полем, не приметить множества развалин, а сие и может подать вам, яко чужестранному, худые заключения о нашем правительстве учинить; и так я за должность себе считаю кратко рассказать вам историю сего града и думаю, что самые сии развалины привлекут ваше почтение к правительству нашему.

Земля сия не плодородная, покрытая прежде лесами, едва могущими рости, болотистая, уступок, можно сказать, моря, находилась во владении единого народа Дысвы, который и ныне недалеко отсюда граничит с нами. Между древними нашими великими государями был единый, именуемый Перега; сей нашел государство свое непросвещенное и погруженное в варварство. Он первый учредил у нас порядочное правление, он учредил познание наук и военного искусства. Тогда еще мы не производили торговлю с разными народами; хотел он их в оную страну свою привлечь, но не имел пристанищ. Сего ради начал войну с дысвами и по многих переменах счастия покорил многие их области, и во время самой войны град сей во имя свое создал.

Невзирая на отдаление сего места от всех других частей его империи, на неплодоносность страны, на близость ко врагам нашим и на трудность привозу всех вещей, оставя средоточное положение в Империи древней своей столицы града Квамо, учредил здесь свое жилище; вельможи ему последовали, коммерция зачалась, и вскоре сей град из болота, противу чаяния и противу естества вещей, возвеличился»[30].

Щербатов был достаточно чуток к слову. Его сочинение тщательно продумано. И слова «противу естества вещей» отнюдь не случайны. То, что произошло, случилось вопреки естественному миропорядку и не было долговечно.