сквозь черноземные строфы,
где обналичивал сам
ход не смиренья – Голгофы,
ближний порог к небесам…
Шаткая вера – основа,
чтобы замалчивать спор?
Ближе метанье Петрово,
чем роковой перебор.
Не избежать апокрифа
в будущий перерасчет,
от Симеона до Кифы
целая жизнь протечет,
через кровавые стяги
вломятся толпы всерьез!..
Он не доверил бумаге
слез… человеческих слез.
Непроходными стихами,
хоть и нарваться на срок,
этот и тот, словно камень,
не по струе – поперек,
очередная где драма
сгинет почти без следа.
Тропка к искомому храму
глохнет в церковных садах,
май хоть… Тюремной парашей
сказочка сходит на нет,
на бездуховности нашей
и христианство на свет?
Что же тогда на сегодня,
в сытую вроде бы хрень —
все-таки Лето Господне,
новым крещеньем сирень
хлынет! —
А почва готова
снова свершить переход
в ночь, где в смятенье Петрово
трижды петух пропоет?
Где мандельштамовский клекот
рвется сквозь век-волкодав?
Так не хватает полетов
с осиротевших застав…
Если с весной мы моложе,
глубже б вести борозду…
Господи, грешен я тоже —
что же вослед не иду?
Когда бы…
Когда бы жизнь делилась пополам
на «до» и «после» с той библейской песни,
где не Ему воскреснуть – это нам
был выбор дан, и что же… мы воскресли?…
Когда бы точно знать, что за чертой
отъединенья с телом дух хлопочет
и дальше, что с оставшеюся той
и грешною, и трепетной, и прочей
мы продолжаем опыт, то куда
остуженные помыслы потянут? —
Опять путей Господних череда
раскрашенная бьется по экранам,
как бабочка в каленое стекло,
преображая в тлен свободу воли…
Куда бы нас в той яви занесло,
где дух еще не весь на землю пролит —
лишь малая частица, и она,
стесненная, едва коснулась глыбы
камней-страстей, где плавилась вина,
что на себя Он брал – а мы смогли бы?
Природа неизменна – что же нам
тащиться за своей духовной ленью,
скользя по убывающим волнам
как в прорву уходящих поколений —
куда?… Когда бы знать… Так наугад
и лучшие едва проходят мели
отчаянья, расплаты из расплат
за жизнь. Он перешел – а мы сумели?
На виду Углича
Вся история в общем-то – рубль чей
смог бы ножичком к трону скакнуть…
Если б Дмитрий не пал, не в Угличе,
как сложился б российский путь?
Вряд ли будни пошли по-новому —
все бы сыпалось по мордам:
что не пляшется с Годуновыми,
то с Романовыми передам, —
летописец сыграл бы походя,
кабы смел в этой не святой…
В современном машинном грохоте
что-то есть от легенды той.
Принимая, бунтуя, мучаясь,
будто рядом, за дверью, смерть,
нам ведь тоже бежать до случая,
что венчает всю круговерть.
От озвученной царской милости
хорониться б по деревням,
что сапог, что лаптей сносилося —
путь окольный всегда был прям
да и прав, коль не по количеству
побрякушек судить живых.
Чем подальше от их величества,
тем раскованней русский стих.
Что тогда полыхало зарево,
рваный колокол кровью стыл —
в новом облике государевом
вряд ли голову кто сносил.
Оставаться б тому в Михайловском,
да в Тарханах другому плыть…
Не пробиться и мне в Измайлове,
как и Дмитрию не княжить…
Очевидность ли неминучая,
наказанье ли за грехи —
всем воздастся по воле случая,
хоть останутся церкви-стихи.
Что там дальше – увы, не в курсе я
в сонме выдуманных побед
снова сверху. Идет экскурсия
в расстоянье с полтыщи лет.
Сосна у Мандроги
1
С чего все началось? В плену начал
весенний ветер здесь на подкачал:
потребовался миг или века,
когда порыв принес издалека,
а, может быть, с соседнего хребта
песчинку – семечко… Жизнь до того проста:
едва лишь почвой влажною прикрыл —
и крохотный росток, почти без сил
уж тянет к свету трепетную длань,
и первый дождь ему как Иордань
крещенская. Расти, малыш, цвети
на том же озабоченном пути,
где ручейком рождается река,
где вздохом обретается строка