– Почему я не чувствую губ?

– Потому что у тебя их нет, дружище, ты труп, – ответил Рефрактор и после этого Человек Снег рассыпался на снежинки, от него остался только запотевший след от пяток на песке. И стоило это все того? Кучу лет рабства у собственной жизни окончить подобным образом. Возможно, было бы лучше, если бы Человек Снег с самого начала принял участь смерти, тем самым искупив грехи собственных замыслов. Попросил бы прощения у самого себя, пока он еще мог это сделать. Всегда ошибки осмысляются слишком поздно. Всем же известно, что в момент расходного эпилогического издыхания происходит молниеносная реинкарнация чувств и действий, возможно даже ведущих к сублимации. Именно поэтому многих творцов тянет гностически к смерти и ее познанию. Сколько уж молодых и одаренных «исследователей» перешагнуло порог и не успело захватиться за фол последней надежды. Да и, поверьте, коматозником быть непросто. Я это знаю.

Озимандиас весь потонул в песке. Его собачья мордочка уже осознавала свою страусиную участь. Все-таки он дрожащая тварь, не способная вылезти за рамки одной единственной теории. Теории андеграунда и противоположной эпохально-значимой стороны, помимо которых нет ничего другого. Бедный пес захлебнулся в категориях, чья связь с предметами являлась попросту прямо пропорциональной.

Рефрактор U остался наедине с огромным диском, чье давление на героев, вызвавших его самого, встало под сомнение для самой чистой и безумной логики. Логика и все ее круги Эйлера вскрылись, как консервные банки с кошачьим кормом от такого весомого ножа, которого бы никогда не смог поместить обычный шелковый рюкзак. С одной стороны, швепсер чувствовал, как его аура подвергается умопомрачительной игре в дартс. Корпоральная акупунктура. Теперь Рефрактор кукла, а кто-то чревовещает, будто сумасшедший. Стать всадником Последнего Штайнера, чуть-чуть не подумав. А с другой стороны вина за то, что не оправдал собственных ожиданий. Эта боль не подвластна никому. Будь ты даже самым выдающимся Сальери, больно думать о ядовитом Моцарте. Больно шагать вперед, чувствуя, что ты просто недостоин открыть в себе бога.

–Остановись, я умоляю, я слишком слаб, чтоб быть с тобой… Если хочешь, я залаю… Прости что погубил покой. Я китоубийца! Я китобой!

Эти слова отдались диким и принуждающим к падению на колени эхом. Кто его услышит, когда все мертвы? Когда Фрэнки Ревун из-за бедности своего портмоне решил завязать с женой и детьми. Первым делом он пошел к детям. Они глупые, а Фрэнк очень сильно хотел, чтобы его поняли и в этот раз. Жена вышла за него замуж именно из-за благоприятного астрологического календаря и гармонии. Но что способно нарушить гармонию? Отвратительный начальник или тот, кто позволил ему быть отвратительным.… Этот союз «или» уже изрядно поднадоел. Хочется откровений, единственной эмоции. Той, какую можно получить за семнадцать минут дребезжащего звучания ударов в Давидовом саду. В том самом саду, куда ходят, зная, что придется расплатиться. Стать аскетом и кушать сэндвичи с хлебом вкуса гедонизма….

Стало черно. Ничего не видно. Ни студентов, ни пятнадцатилетних наркоманок, ни улыбки читающего. Так и выглядит внутренность мерзкого Дер Меркура. А самое мерзкое то, что он из себя ничего не представляет. Его тело – плод воображения. Он сам плот, уплывающий от страшной грозы. Но все отдается. Боль в ноге ведет к боли в спине. Вера ведет к обезвериванию. Обезверивание ведет к озверению. Рефрактор U зверь похлеще Озимандиаса. Он и есть Френки Ревун. Он готов. И он знает, что и остальные тоже готовятся…