Последнее, что я слышу, это жалобный детский писк из люльки, проникающий в самое сердце и разрывающий его изнутри.

В голове одна мысль: «Сыночек, не пострадай!»

Неужели я и правда проклята, если после утраты первого ребенка судьба заберет у меня и второго?

Удар. Толчок. Кромешная тьма.

Острая, адская боль пронизывает спину и отдает в ноги. Ощущение, будто все кости ниже пояса раздробили в пыль, а мышцы перекрутили в мясорубке.

Просыпаюсь в слезах. Меня трясет, как в лихорадке. После кошмара не получается сориентироваться и понять, где я нахожусь. С губ машинально срывается:

- Сынок? Малыш…

Рука скользит по холодному, пустому матрасу. Паника захлестывает меня с головой, но я выныриваю в последний момент. Мысленно встряхнув себя, собираюсь по крупицам.

Осматриваю палату – и медленно возвращаюсь в реальность. Вспоминаю, как вчера меня привезли из больницы в реабилитационный центр. Сбросили, как балласт, потому что я безнадежный пациент.

Все тело продолжает ныть. Полностью. Покалывает вплоть до ступней и самых кончиков пальцев. Или мне кажется? Это невозможно, ведь я ничего не чувствую ниже пояса.

Пытаюсь пошевелиться – слушаются только руки. Приподнимаюсь на локтях, хватаюсь за специальный поручень и подтягиваюсь. Выдохнув, опускаю взгляд на свои ноги, безвольно покоящиеся на кровати, будто чужие, игрушечные.

Показалось.

Фантомные боли.

Я по-прежнему… инвалид. До конца дней. И это еще не самое страшное – на себя мне плевать. Настолько, что я не хочу слушать слова утешения и обещания чудесного исцеления. Ложь! Я насмотрелась на последствия подобных травм, когда работала медсестрой. Но я научусь жить дальше ради самого дорогого человечка на земле.

Сейчас, завтра и всегда я нужна своему ребенку. Только он имеет значение.

Протягиваю руку к тумбочке, беру телефон – и откидываюсь на подушки. Глядя в белый больничный потолок, подношу трубку к уху, вслушиваясь в долгие гудки.

- Мамуль, как там Назарка? – выпаливаю сразу же, как доносится щелчок соединения.

Мой маленький Назар Богданов. Все, что осталось мне от погруженной в руины семьи. Родители считали меня мазохисткой, но я дала ребенку отчество и фамилию отца. Все, кроме него самого. Не решилась. Побоялась говорить бывшему мужу о беременности раньше времени. Каждый раз, когда я намеревалась позвонить ему, в памяти всплывали его слова об аборте. И палец сам нажимал на иконку отключения. Я бы не выдержала повторения истории.

Теперь, когда сын родился живым и без отклонений, возможно, пора признаться. Здорового, полноценного малыша Назар бы принял и, наверное, полюбил. Не знаю. За несколько лет брака я так и не поняла, как устроен мой бывший муж. Что у него внутри? Там, где должно быть сердце?

Богданов был со мной разным, будто в нем уживались две противоположности: внимательный, ласковый, любящий супруг и бесчувственный, рациональный, квалифицированный медик. Какую личность я разбужу своей новостью о ребенке? Тем более, сейчас, когда я сама прикована к постели? К долгожданному наследнику врачебной династии прилагается бракованная мать. По логике Богдановых, меня следует сбросить со скалы.

- Наденька, все хорошо, мы с отцом справляемся, - шепчет в трубку мать, а на фоне раздается требовательный крик сынишки, от которого сердце трескается и разлетается на осколки. Эта боль сильнее физической.

- Опять плачет? – обреченно всхлипываю. Душа рвется к сыну. Бьется в бессильной истерике вместе со мной.

- Доченька, это же младенец. Конечно, он будет плакать. Ничего серьезного, - успокаивает меня мама, но легче не становится. – У него всего лишь колики.