— Протрезвела немного?

Дождавшись утвердительного ответа, немного ослабляю хватку, настраиваю комфортную температуру воды.

Тугие струи оглушающе стучат по голове и плечам, стекают по вымокшей насквозь футболке, струятся по ногам. Длинные светлые пряди облепляют мою кисть — розоватые от выступившей на царапинах крови. Крепче сжимаю волосы в кулаке, чтоб не дёргалась.

Я точно знаю, что нам друг от друга нужно. Надя смущается, да. И всё же начинает дышать часто-часто, наткнувшись бедром на мой стояк. Больше не сопротивляется. Только кусает нижнюю губу, едва ли представляя, что творит со мной. Ширинка давит всё сильнее, причиняя максимальный дискомфорт в паху. Затягивать ожидание не хочется, но сдерживаюсь, прощупывая грань, когда влечение станет обоюдным. Насилие не по моей части. У меня и без чувства вины проблем дохренища.

Нас начинает обволакивать полупрозрачный тёплый пар. Медленно вожу пальцами вверх-вниз по её позвоночнику, продолжая натягивать мокрые волосы. Надя выгибается как кошка. Льнёт. Ластится.

— Любишь грубо?

В ушах шумит, вся кровь давно отлила в низ живота и там жёстко пульсирует на каждый удар сердца. Давать заднюю решительно некуда.

Даже если не нравится… С ней почему-то хочется именно так.

— Не знаю… — бормочет хрипло. Чуть поворачивает голову, пытаясь заглянуть мне в лицо.

С неожиданным удовольствием отмечаю яркий возбуждённый румянец.

— Похрен, — ухмыляюсь так же тихо, разжимая пальцы, но лишь для того, чтоб перехватить её покрепче и развернуть к себе.

Надя успевает лишь охнуть, ещё шире распахивая свои нереальные глаза. Невинный взгляд из-под мокрых ресниц затягивает, распаляя мою кровь до адской температуры.

Всё же, когда долго нет полноценного секса, выдержка не та…

***

Надя

Невольно вспоминаю, каким нежным всегда был со мной Солнцев, как целовал до головокружения ласково, как отвечала ему с упоением.

И злюсь, бешусь, ненавижу!

— Похрен, — нагло ставят меня перед фактом.

Вот так. Прямолинейно. Без прикрас и лживой романтической чуши. С бесцеремонностью, от которой рвётся дыхание, ибо всё, доигралась. Отступать уже некуда. Да и не нужно, по правде. Совершенно не нужно.

Мне натурально сносит крышу, когда грязный от непрерывного мата язык Марка глубоко вылизывает мой рот, вынуждая развязно стонать ему в губы.

Ягодицы нещадно жжёт там, где остались гореть отпечатки крупной мужской ладони. У Марка длинные, сильные пальцы, и мне до дикости нравится, как от них разряды тока бьют прямо под кожу, разжигая в крови первобытное.

Пусть будет грубым, лишь бы не переставал целовать.

Пусть делает что угодно, только бы не встречать рассвет одной и жалкой…

Мы словно рехнулись. Ладони Марка гуляют по моей груди, вызывая крупную дрожь. Его смуглые руки оставляют следы — пятна будущих синяков на бледной коже. Завтра я точно содрогнусь, увидев себя в зеркале! Но это будет завтра. А сегодня удовольствие стоит тысячи расколотых зеркал…

Я, кажется, начинаю трезветь. Умом за себя очень стыдно, а руки пробираются под вымокшую футболку, гладят восхитительно сильное тело, царапают поясницу и спину. Поверить не могу, что собираюсь переспать с первым встречным. Но как же это заманчиво...

И какие угрызения совести несёт в будущем…

Не знаю, что на меня нашло. Может, гнев, вспыхнувший при виде соперницы? Не сразу поверила, что это конец, далеко не сразу! Я ведь лучше неё! Моложе, красивее. И не нужна.

Дура я… Вляпаться в такое. Дура…

Но все эти мысли, все неприятности — фоном. Попробуй сосредоточься, когда тебя целуют так, что в глазах темнеет и остаётся только тянуться на носочках, требуя большего. Пока он близко. Пока ещё сегодня. Второй раз на такое я точно не решусь.