Для Элен рано, может официант.

Я знала, что это не официант. Приоткрыла дверь. Марк.

Не впустила. Ласково сказала сыну:

– Сынок, я здесь, за дверью, разговариваю по делу.

Вышла в коридор, оставила дверь приоткрытой, чтоб в щелку наблюдать за сынишкой.

– Что?

– Как поживает мой сын?

Я молчала.

Столько гадости крутилось на языке. Хотелось спросить, где он был, когда мальчик болел. Когда первый раз спросил где его папа. Когда из роддома его несла бабушка, а я плелась сзади.

– Привыкай на мои вопросы отвечать сразу, – Марк упёрся рукой в стену возле моей головы.

Я впилась в него глазами:

– Командовать будешь своими болванами. Я буду говорить, когда сама решу.

– Я просто терпеть не могу, когда медлят с ответом.

Я вздохнула. Сложила руки на груди, посматривала за Никитой. Сын спокойно долбился в телефон на диване.

– Слушай, Ковалёв. Неужели ты точно такой, как пишут в книгах?

– Какой?

– Зажравшийся, разбогатевший мудак, который будет всеми правдами и неправдами качать права. Лезть в душу мне и сыну и мстить моему мужчине?

– Мне и вправду не приятно, что рядом с моим сыном крутится чужой мужик.

– А сколько тебе неприятно? Все три дня, как ты увидел Никиту?

–Я же говорю, я не знал о нём.

Я хмыкнула. У меня на лице даже появилось подобие улыбки:

– Зачем себе врать. Отказ от помощи случился, когда Нику было семь месяцев.

Мы помолчали. Я собиралась расставить все точки над "и" сегодня. Сейчас.

– Насчёт мужика. В отличии от тебя он точно знает, что ребёнок не его. Тем не менее содержит его как финансово, так и душевно.

– Мне он не нравится. – Марк зло прищурился.

– Мне всё равно. Представляю, как меня перекосит при виде твоей жены.

Он молчал не сводя с меня глаз.

– Спеси в тебе, Марк, как в твоей мамаше. Ей тоже мой сын не понравился.

– Причём здесь моя мама.

– Действительно. Она, как и ты, отказала мне в помощи, когда я дошла до ручки и в отчаянии попросила у неё денег.

Причём год назад я встретила её в торговом центре.

Марк поднял на меня глаза. Я продолжила:

– Как видишь, малыш твоя копия. Твоя мать смотрела на него с такой брезгливостью, будто перед ней завшивленый щенок.

– Я приезжал на похороны в Москву. Мама умерла. Прости её.

У меня чуть не сорвалось с губ столько желчи, я еле успела прикусить себе язык. Процедила сквозь зубы:

– Никогда!

В коридоре появилась Элен. Она вежливо поздоровалась поравнявшись с нами:

– Жанна, я начну собирать вашего сына, нам выезжать через двадцать минут.

– Что, куда вы? Куда ты тащишь ребёнка в ночь. Уж не в Мулен Руж?

– Не суди по себе. Из-за тебя я уезжаю в Москву.

Элен вошла в номер.

– Я буду участвовать в жизни моего сына.

Глухо сказал Марк.

– Если ты будешь просто называть его по имени, он не перестанет быть твоим сыном.

Его Никита зовут. Если чё.

Так вот, у него, у твоего сына, всё хорошо. Он ведь не знает, что его отец приходит пугать его мать и бряцает запонками.

– Ты всё такая же язва, как и была, Жанна.

– Ошибаешься. Я стала гораздо хуже. И у тебя будет время в этом убедиться. Если полезешь к нам.

Он молча смотрел на меня. Пора было прощаться.

– Марк. Как только ты объявишься ему на глаза, я скажу ему всё, что думаю о тебе. А ты потом живи с этим.

И ещё.

Если ты выкрадешь его, я до смерти буду искать своего сына. Все копии бумаг о твоих отказах, свидетельства людей о том, что я одна воспитывала ребёнка, мои дневники с записями,– всё в банковском хранилище. Завещано моему ребёнку на случай, если нас разлучат и я умру с горя раньше, чем найду его.

Прощай.

– Я не прощаюсь.

– Иди ты куда подальше, Ковалёв, со своими угрозами. Надеюсь, мой сын никогда о тебе не узнает.