Мое утро и вечер начинаются одинаково. С поездки к папе в больницу. Сегодня в шесть часов, я проводила его в лучшую больницу нашего города, к настоящему магу с золотыми руками.

Папа долго не отпускал мое запястье. То, на котором всегда находятся его часы и я поняла без слов: он напоминал мне – время бесценно и я должна тратить его разумно.

Кхр–кхр! Автобус выпускает выхлопные газы при торможении. Я выхожу, все еще находясь одной ногой в воспоминаниях, а Алена уже разговаривает с незнакомкой в шикарном алом платье.

Я обгоняю их. Обе смотрят мне вслед, перешептываются. Не опускаю плеч, держусь ровно. Только пройдя турникет и забежав в лифт, расслабляюсь. Прижимаюсь спиной к зеркальной стене, смотрю на свое отражение.

Грудь высоко вздымается, щеки бледные. Руки, сжимающие ремешок сумки дрожат. Хочется бросить в саму себя тяжелый камень и исказить жалкое зрелище.

Но я фырчу, а подъемник встряхивается и зависает. Через минуту открываются двери. Я медленно вдыхаю, потом ударяю пятками друг об друга и ступаю в новую жизнь.

– Вы Софья Романовна? – тут же нападает на меня женщина с каре, крупными белыми серьгами в форме завитка.

– Да…

Неуверенно отвечаю я, перелистывая в уме сотни вариантов развития событий.

– Поспешите в конференц–зал, вас уже ждут.

Не двигаюсь. Ноги застывают на бетоне.

– Быстрее! Не на английское чаепитие прибыли! – прикрикивает дама, направляясь по широкому коридору.

От ее крика непроизвольно скукоживаюсь. Голова вмиг уходит в плечи.

– Вам сюда! – опять кричит она, указывая мне на черную дверь слева.

Я делаю шаг, потом еще один и еще. И дойдя до места назначения, долго не решаюсь войти. По пути теряю всю смелость. А ее и так не очень много. Совсем крошечные крохи.

– Да что же вы, как робкий цыпленок–то!

Толкает меня внутрь. Я влетаю в зал с огромным овальным столом, стеклянными полками, стеллажами, заставленными первыми изданиями книг великих философов. Едва не падая ниц из–за этой грубиянки.

Артур и его отец перестают разговаривать, сидя в кожаных креслах, держа чашки с черным кофе. Знаю, Артур только его пьет.

– А вот и твоя помощница, отец. Знакомься, Евсеева Софья Романовна.

Чернышевский–младший отвешивает ленивый жест рукой и низко выдыхает. Он насквозь фальшив. Аж тошно.

– Соня? Соня Евсеева? Твоя бывшая, – запинается Алексей Иванович, встает на ноги, ставит чашку на стол. – Невеста?

– Прошу любить и жаловать. Но можно и наоборот. – Цедит сквозь зубы Артур, откидываясь на спинку кресла. Я бросаю на него жалобный взгляд с ноткой мольбы.

Он улыбается. Грешная и язвительная улыбка прикрыта невинной ухмылкой. Пародия для отца.

– Да, здравствуйте, Алексей Иванович. Очень рада вас видеть. Вы ничуть не изменились.

– Спасибо, – подходит, берет мою руку и целует ее. – А ты стала умопомрачительной красавицей. Мой сын совершил большую ошибку, упустив тебя. Но, что сделано, то сделано. Да?

Я киваю, не сводя глаз с Артура. Он чуть приподнимает подбородок и будто бы говорит «ты пожалеешь, если откроешь рот». Но о чем я должна жалеть? Он сам принял меня на работу, сам поставил условие, которое я проглотила, ради своего родного человека. И я буду работать честно. Не стану никому вставлять палки в колеса.

Мы с папой получили шанс и нельзя злить судьбу.

– Все в прошлом, Алексей Иванович. Мы с Артуром повзрослели, и надеюсь, сработаемся.

– А тебе не надо с ним срабатываться, Сонечка. Ты теперь моя правая рука и левая тоже.

Алексей Иванович вертится вперед–назад, впитывая реакцию сына и мою. Он симпатичный мужчина. Легкая седина придала ему мужественности, а проступившие морщины мудрости. И все же, сейчас он ведет себя, словно мальчишка в парке аттракционов.