И получалось…

Пока жил в Москве, все круто было. Ничего не ёкало, не ныло. Но стоит только клацнуть на клавишу в каком-нибудь агрегаторе авиабилетов, все… Все по одному месту.

– Кто звонил? – вкрадчиво спросила мама, пытаясь не сталкиваться взглядом.

– По работе.

– Тогда садись завтракать, – она улыбнулась, убрала швабру, вымыла руки и указала на кресло. – Каша твоя любимая, сырники, и чай сейчас заварю.

– А сгущенка?

– И сгущенка, – мама выдохнула и опустила руки мне на плечи, обняла, поцеловала и затаилась. – Как я рада, что ты вернулся, сын.

– Вот с этого и нужно было начинать…

Я притворялся, что занят разбором вещей, что жду важного письма, что хочу спать…

На самом деле внутри все сжималось от нежелания вновь видеть Лихого. Сам не понимаю, какой черт меня дернул согласиться на эту встречу. Но что-что, а слово своё я привык держать. Поэтому собрался, спустился в подземный паркинг, где для меня брат оставлял тачку, чтобы я комфортно передвигался по городу, когда приезжал в гости.

Комфортно…

Странное это слово. Нелепое какое-то. Громкое – да, но за ним прячутся годы тяжелой работы. И вот тогда вся моя семья смогла ощутить этот комфорт. Родители, как и мечтали, купили небольшой домик, с кайфом ушли на пенсию, а старший брат открыл автосервис.

Я до сих пор не понимаю, зачем мне понадобилась квартира в этом городе. За семь лет я и жил-то здесь от силы дней десять. Зачем она мне? А затем, что я терпеть не могу гостиницы.

Словно и не было этих лет…Те же улицы, тот же зной, тот же аромат моря. Воздух вкусный-вкусный, наполненный весельем, свободой и чужим счастьем. Я даже не понял, как въехал в знакомый частный сектор, останавливаясь у нужного дома.

Не успел заглушить двигатель, как скрипнула калитка, являя моего бывшего лучшего друга, Пашку Лихого. Замер, рассматривая сверкающую лысину, седеющую щетину и потухшие глаза взрослого и сильно задолбавшегося по жизни человека.

– Здорово. Проходи, – Пашка держал на руках белокурую девчонку лет трех, а та с удовольствием водила по его лысой черепушке мелком. – Сонь, хватит позорить отца.

Прирос к креслу, не желая покидать авто. За столько лет я ни разу не интересовался его жизнью, просто вычеркнул, забыл, уничтожил. Поэтому видеть его вот таким… домашним было дико и больно.

Пока я дурел, пил, мучился от непроходящей бессонницы, он строил семью, рожал детей, слышал первое «папа»? И вдруг осознание, что мать отчасти права, обухом шибануло по голове. Все жили в то время, пока я подыхал…

– Ну, привет… – скрипнул зубами, пытаясь не напугать ребенка. Улыбнулся мелкой, получив ответную беззубую улыбку.

– Дядь, хочешь касетку? – крошка протянула ручку, разжала ладонь, на которой лежал растаявший шоколадный батончик.

– Нет, спасибо, – я рассмеялся и тут же захлебнулся, когда дверь небольшого дома открылась, а на крыльце показалась светленькая девушка. Она замерла, растерянно переводя взгляд с Пашки на меня и обратно.

– Тёмыч! – завопила Алиска и бросилась ко мне. Повисла на шее, рискуя задушить, к чертям собачьим. – Я думала, что уже не увижу тебя никогда!

Алиска скакала вокруг меня, рассматривала, визжала, то и дело отходя на несколько шагов назад.

– Вороной, ты и раньше-то был красавчиком, а сейчас и вовсе сдохнуть можно от твоего брутального обаяния, – Лиса захихикала, наблюдая, как раскрываются от удивления глаза Лихого. – Павлик, ну тебя-то я люблю безусловной любовью.

– Как сына, что ли? – крякнул Пашка. – Видишь, Вороной, как сильно меня любят женщины? БЕЗ-УС-ЛОВ-НО!

– Дурак… Ну какой ты у меня дурак! – Лиска бросилась обнимать Лихого, замаливая обиду на свои слова. – Ну чего вы у порога-то? Дашуль, иди к маме на ручки. А вы проходите на террасу, стол давно накрыт.