В самом начале нашей с ней истории это заводило и заставляло постоянно находиться в тонусе.

Ну, мы были моложе, легче, гибче, наверное. Всё казалось радостным и радужным. Да и как-то вместе мы были, на одной волне, что ли. Всегда и во всём – вместе. И это не напрягало, а радовало.

А позже – больше врозь, словно всё, что было у нас хорошего, доброго и светлого, куда-то провалилось, запропастилось и назад возвращаться не собиралось.

Мы жили каждый своей жизнью, возвращались усталые, припыленные заботами, хлопотами, проблемами, которые чем дальше, тем становились индивидуальными.

Клара даже готовить перестала. Предпочитала заказывать еду на дом. Всё было высококлассное и вкусное, но мне не хватало. Души, наверное. Сопричастности.

Мы когда-то вместе готовили. Я картошку чистил. И тарелки мыл. И мясо жарил, а Краля ходила кругами, хлопала в ладоши, целовала меня то в щёку, то в затылок. Какое-то упоительное единение. Общая волна. И, кажется, душа пела – одна на двоих. Душа, а не тело.

Впоследствии у нас только это и осталось – удовлетворение тел. Важный пункт в семейной жизни, не спорю. Но недостаточный, чтобы протянуть на одном пункте весь отпущенный богом отрезок времени на земле.

К тому же, Клара превратилась в бензопилу. Пилила меня день и ночь. По поводу и без. А так как энергии в ней было через уши, бензопила работала исправно двадцать четыре на семь, почти круглосуточно, не затыкаясь. Без продыху.

Ей не нравилось, что я много работаю. Её не устраивал мой график. И чем дальше, тем чаще она стала намекать, что я шляюсь по бабам. Неявно, но это без конца сквозило. Она принюхивалась к моей одежде, постоянно задавала какие-то коварные вопросы, придиралась к каким-то незначительным мелочам, стала сварливой, без конца вспыхивала, нередко плакала. Не напоказ, а тихонько, но я ж не слепоглухонемой всё же.

Поначалу я думал, что это у неё гормоны. И надеялся, что мы наконец-то станем родителями. Но беременность не наступала, а «гормоны» без конца шалили, как и её настроение.

Она вымотала меня, выжала досуха. Я чувствовал себя бесконечно усталым, никчемным, бесполезным. Что бы я ни сделал, всё ей было не так.

И в какой-то момент я рухнул. Упал в бездну. На меня навалилась депрессия или что-то похожее. Я старался поменьше бывать дома, потому что радостью там не пахло, а выслушивать бесконечные упрёки достало.

По правде, я тоже не блистал покорностью, нередко отвечал резко, злился, покрикивал, а позже и начал катать встречные претензии, огрызаться. Нет, я не из тех, кто покорно, молча сносят любые тычки да затрещины.

Я злился так, что готов был на пальму без страховки влезть. И не знал, как с вот этим семейно-стихийным бедствием справиться. Был только один способ, который пришёл на ум. Палочка-выручалочка.

Я затыкал Кларе рот поцелуем и утаскивал её в постель. Там у нас разногласий никогда не было. Там у нас полный порядок, гармония и красота. А ещё – тишина. Благословенная и дающая ощущение некоего счастья. Островок нашей не совсем помершей надежды на то, что как-то оно рассосётся всё само по себе.

Но ничего не рассасывалось. Наоборот, только усугублялось. И однажды я не выдержал.

– Давай разведёмся, – сказал я в тот проклятый день, когда отчаяние накрыло меня десятибалльным штормом. – Я так больше не могу. Устал.

И в тот же момент я понял: всё, что было до этого – цветочки. Ягодки случились именно тогда.

Клара обвиняла меня во всех грехах. Но главный – якобы я потаскун, изменщик и вообще беспринципный козёл.

«Дура! – хотелось крикнуть ей в ответ. – Да какие ж бабы! Ты ж одна у меня! Тебя одной – за глаза и даже больше!».