Мне тогда в принципе все равно было, положил абсолютом на абсолют. У дна Марат поймал. Теплые воспоминания об этом парне нахлобучивают по полной. Странная у нас дружба вышла с ним. Началась с драки, а потом корнями вросли. Видимся редко, но любой звонок и встреча – будто и не расставались никогда. Надо набрать ему, как раскидаюсь с делами.

Вибрация заставляет смахнуть блокировку с экрана.

Мамба: «Гори в аду!»

На весь экран всплывают остатки былого аккуратного маникюра. Опа! Лыба тянет лицо. Не на Маринину неприятность естественно улыбаюсь, а на то, что в левом углу хорошо видно выражение лица. Ладно бы просто злилась, просто на самом кончике носа – на пипке огромное грязевое пятно.

И опять ржу не над усталостью или какому другому состоянию, нет. Она… Она просто… Да она тут милая очень, на малютку-девочку обиженную смахивает. Такая она кайфовая, что в самой глубине замороженной души что-то отзывается.

Рэм: «Поправим.»

Мамба: «Конечно! Я тебе челюсть поправлю после всего. С тебя маникюр в «НейлсСтудио».»

Рэм: «Ренат возместит.»

Мамба: «Меня ты втянул.»

Рэм: «Бизнес ваш, соррян.»

Мамба: «Жлоб! Скупердяй. Тьфу. Я не могу больше тут!!!! Иди сам эти помидоры перебирай.»

Рэм: «У каждого своя задача, хорошо? Не ной. Скоро заканчиваем. Постарайся смыться в туалет. Оттуда тебя заберет Витя (он нас встречал). Рот не разевай там.»

Мамба: «Без тебя знаю! Задрал командовать!»

Кладу трубу экраном вниз, чтобы не продолжать разговор. Все очарование улетучивается. Мне показалось, что Маринка милая. Она такая же милая, как бешеный медведь, которого разбудили посреди зимы. Количество восклицательных знаков в сообщении достаточно, чтобы заценить раздражительность. Все же странный народ женщины, от любого выхода из зоны комфорта кроет почем зря.

Если честно, то трахнул в номере, чтобы смирнее была. Их обычно отпускает после секса. А напряг у Князевой шкалил будь здоров на тот момент. Как вижу – не особо помогло. Хотел конечно тоже, что скрывать. Да сука, ее нельзя не хотеть. Может еще раз и разбежимся? Член радостно дергается, но, пожалуй, буду умнее, если заглушу эту реакцию. Не глушится. Ни хуя там не глушится.

- Роман, – дверь снова приоткрывается. Витя манит рукой. – Идем.

Поднимаюсь и мягко ступаю, будто целенаправленно шаги приглушаю. Привычка. Одергиваю мастерку и выхожу в след на Витей. Идем по абсолютно пустому коридору. Народа нигде не видно, как и обещал постарался, убрал всех. Оглядываю стены. Глазки камер больше не светят тревожным красным светом, режим записи выключен. Линолеум глушит шаги и мои, и инсайда, будто по мягкой вате ступаем.

- Вить, – негромко окликаю напарника, который откликается на мой зов лишь кивком головы. – А что с деньгами будешь делать? Их много…

- Уеду, Ром. Не могу я здесь больше. Сынка заберу и уеду. То, что ты дал на выздоровление хватит. Там… На Севере я нашел. Обещали вылечить.

- Вылечат, Вить.

- Твари, – вдруг останавливается и зажимает голову руками. Мощно со всхлипом вдыхает, мертво замирает. Буйный выдох и… – Ты обещаешь, что отдашь мне нужную флешку потом.

- Я же сказал, Вить, – прищуриваюсь, сжимая его плечо. – Ментам отдашь?

- Да, отдам. Дадут ход делу. Полковник так сказал. Утоплю суку! – голос срывается. – Я ему Мишку вовек не прощу. И Миха тоже хорош, связался с сыном-выродком Толмача. Его ломает, Ром. Привязал дома к кровати. Жена сидит. Но она смотреть не может на это, понимаешь. Орет белугой. Я ж раза три его лечил, все деньги спустил, а он только этого ублюдка увидит и бежит. И опять! Просил, бил… Что я только не делал! Эх! – машет рукой. – Ну ничего. Теперь деньги есть. Помогут парня вернуть. Там тайга, нет никого. Скит только этот и все.