– Прекрати!!!

– Вот, – руки вытягивает передо мной, вскрикиваю. – Я чуть сам себя не убил, когда понял, что стал первым у тебя. И это всё… не так должно было быть…

Он сбил свои кулаки почти до костей…

За его спиной вся стена в крови. Он бился ими об стену. Страдал и сходил с ума. Чувство вины практически сожрало его душу.

– Ты идиот. Ты, Илья, просто больной, вспыльчивый идиот, не знающий меры.

Отпустила его руку. Подошла к боксу с медицинскими принадлежностями и достала оттуда зеленку, бинт.

Вяземский бесшумно оказался за моей спиной. Его горячие ладони опустились на мои плечи, крепко сжав. Горячий шёпот, горячее прерывистое дыхание, легло на мои волосы, пробралось даже под кожу головы, вызывая рой мурашек. И он тихо сказал:

– Может и так. Но я идиот, который влюбился в тебя до беспамятства… Если ты меня не простишь, я прямо сейчас выпрыгну из окна. Я не смогу это пережить, Варь. Ты не представляешь как меня ломает, как я себя ненавижу и презираю за то, что сделал тебе больно. Проще не жить.

– Ладно, – сглатываю нервно, – забудем. Просто дай мне нормально работать – это всё, что я прошу.

Пришлось сказать именно так, иначе он бы от меня не отстал.

– Хорошо.

Отпускает с хриплым вздохом. Я принимаюсь обрабатывать его ужасные раны на руках и мне самой от этого больно, всякий раз, когда я к ним прикасаюсь ваткой.

Дую.

Как маленькому ребенку. Опять не контролирую себя. Моё тело и душа, иной раз, живут своей жизнью, а он наслаждается всем, что я делаю. Каждым моим движением, взглядом, вздохом.

– Ты очень красивая. Я готов смотреть на тебя часами без остановки. Хочу любоваться тобой всю жизнь. Сколько смотрю на тебя, Варь, не могу насытиться. Ты – моя доза. Я – твой наркоман.

Кусая губы, промолчала. Взгляд в сторону отвела.

– У меня есть ещё пациенты.

Оставляю Илью одного, он молча смотрит мне вслед, когда я выхожу в коридор. Возвращаюсь ближе к вечеру, но до конца дня продолжаю думать о нём. Илья, на удивление, ведёт себя тихо. Он лежит на кровати, отвернувшись к окну, о чём-то думает.

Непривычно видеть его таким. Ужасно!

А где пошлые шуточки, где приставания и язвительные фразы?

Меня начинает подъедать совесть. Грустно становится. Он не разговаривает со мной больше. Лежит в одной позе, будто погружён глубоко в себя. Это настораживает и даже пугает. Будто в бездушное растение превратился.

Его рана почти зажила, через день-два можно выписывать.

Наверно, мы с ним больше никогда не увидимся.

Наверно, так будет лучше.

Провожу осмотр, он продолжает играть в молчанки, молча лежит и смотрит на меня, когда я склоняюсь над ним и осторожно отклеиваю пластырь на груди, касаясь пальцами горячей смуглой кожи…

Вспышка перед глазами! Мелькают картинки нашей ночи, как он трогал меня везде. Наклонив над кроватью, наполнял собой и мощными, быстрыми толчками. Жёстко целовал, сминая губы, и двигался, присваивая, делая своей.

Чертовщина какая-то в душе происходить начинает. Я роняю ножницы. Коробочку от пластыря через десять секунд роняю. Пальцы трясутся, а пульс разгоняется до предельной скорости и мелкие капельки пота покрывают мой лоб.

Не могу сосредоточиться, всё буквально из рук валится, я погружаюсь в тёмные омуты – падаю на дно его хищных глаз, когда он смотрит на меня с видом моего единственного собственника.

Прощаюсь с Вяземским и убегаю домой. Работа на сегодня закончена.

На третий день, будучи дома, я просыпаюсь с мыслями, что не могу жить вот так вот.

Мне кажется, на полном серьёзе, у меня появились сильные чувства к Илье. Я думаю о нём больше, чем о чём-либо другом. И, сколько бы не пыталась, это неконтролируемые порывы, на которые я не могу повлиять.