«Отпусти!» – молит Пашка. И чувствую, нет в его голосе прежней злобы, по-хорошему просит. И взял с него слово, что он не будет больше приставать к тебе. И Пашка слово дал: «твоя взяла!» – говорит, только и ты слово дай, что не скажешь никому, что меня с ног сбил одним ударом. А мне что! Хорошо, говорю, не скажу никому…

Так рассказал Иван Даше о своём её «завоевании». Он не знал того, что Пашка слово своё не сдержал. Не раз и не два подстерегал он Дашеньку и до свадьбы её с Иваном, и после, – просил, умолял, чуть не на колени становился, – упрашивал её бросить Ивана. Однажды даже снасильничать пытался, только ничего у него не вышло, – Дашенька была сильная, и верность мужу, по неписанному «лесному» закону знала и берегла.

______________

А потом, через годик после свадьбы, Иван задумал уехать и увёз Дашеньку к родителям в город. А жили они на окраине города, где в частном секторе был у них свой дом и огород в четыре сотки за высоким забором. Хоть это-то было привычно для Дашеньки деревенской.

Но жизнь на новом месте не удалась. В чужой семье – чужие порядки. Поначалу, от упреков свёкра и свекрови Дашеньку защищал Иван. Но устроившись на новую работу, в большой гараж механиком-слесарем-авторемонтником он начал выпивать. А запои его длились всё дольше: то на два-три дня, а то на целую неделю: утром уходил с похмелья с «разбитой» головой, а вечером приходил, еле держась на ногах. Их брак разваливался на глазах. О какой интимной близости могла быть речь с пьяным-то, еле двигающимся мужиком. И вся любовь пропала куда-то…

А последний штрих (который запомнился Даше, как разрушитель: «из-за картошки», – так на всю жизнь запомнила она) – была «чистка картофеля». Свекровь чистила тоненькую «шкурку», и заметила, что Дашенька срезает ножом кожуру с картошки толсто. И она со смехом упрекнула её в этом: мол, картошку и то чистить не умеешь! Даша пыталась объяснить: что в деревне держат скотину и картофельные очистки не выбрасывают в мусорное ведро, а варят на корм скотине и поэтому чистят толсто, чтобы скотине было что поесть, – так привыкли все деревенские. А свекровь уже «понесло», – и она, не перенося возражения, да ещё от девчонки-деревенщины, вспомнила и все остальные «грехи» Дашеньки. Началось: и мусор-то она не убирает или убирает плохо; и полы мочит сильно (Дашенька не жалела воды, у реки выросла); и не умеет в огороде ухаживать за грядками, – рассаду свеклы пропалывая, выполотые пересаживали на новое место, а не выбрасывали – «это тебе не колхозное поле, каждый росточек дорогой в городе и каждый метр земли дорог»…

Этим всё и кончилось, – слезами: Дашенька собрала быстренько чемодан и к вечеру к пяти часам, когда муж придёт с работы, готова была прощаться и уехать. А Иван пришёл пьяный и ещё принял сторону матери и тоже «обвинял» Дашеньку. Она, вся в слезах, выскочила с чемоданом и на автовокзал….

Так, вскоре, на развод бумага пришла от Ивана, – свекровь, никак, подсуетилась. И развели их по-быстрому, – тоже, наверное, стараниями свекрови, которая давно подобрала Ивану невесту новую, как узналось на суде. Эта девушка пришла на суд, Дашенька видела её в доме Ивана – приходила она как хорошая знакомая, соседка, якобы. «Ах, вот в чём причина-то была…» – поняла она. Оказывается, они ещё со школы коротко знакомы, учились в одной школе с Иваном, в параллельных классах.

После этого и Дашенька решила: что же это она, друга детства Пашку бросила ради какого-то «экзотического» городского незнакомца, – дура дурой! Она извинилась перед Пашей, и их дружба возобновилась и переросла в любовь. Они поженились осенью на праздник урожая. И на свадьбе деревенской гуляли чуть-ли не всем колхозом, были гости из соседних деревень, желая молодым счастья и радости.