Валантен неуверенным шагом пересек мостовую и толкнул дверь аптеки. Колокольчик на входе рассыпался хрустальным звоном. Сладковатые запахи засушенных трав, настойки росного ладана и мази из арники тотчас перенесли молодого человека на несколько лет назад, когда он подростком проводил в этом месте дни напролет, изучая ботанику и проводя свои первые химические опыты. Его охватила ностальгия по той поре. Он прошелся взглядом по многочисленным полкам, на которых выстроились фармацевтические банки и склянки с названиями на латыни, таинственными для профанов. Долго рассматривал водруженную на самый верх большую териаковую[31] вазу, богато украшенную цветочным орнаментом, напоминавшим люневильские кружева. В очередной раз полюбовался резными барельефами аптекарской стойки: в центре композиции Гигия, древнегреческая богиня здоровья, подливала масло в огонь жизни, чтобы вернуть целительные соки засохшему гранатовому дереву, вокруг которого обвилась змея Асклепия-Эскулапа, бога врачевания. Знакомый декор, преисполненный сложного символизма, вернул молодого человека в беззаботные времена, когда отец окружал его нежной заботой и мечтал вырастить из него выдающегося ученого. Теперь всякий раз, когда Валантен заглядывал в это заведение, у него тоскливо щемило сердце.

За стойкой один из учеников аптекаря упаковывал флакон кёльнской воды и бумажные пакетики с сульфатом магния для домработницы в фартуке. Валантен поприветствовал их, поднеся два пальца к полям цилиндра.

– Светило на месте? – спросил он, обогнув стойку.

– Только что вернулся с лекции, работает в лаборатории. Просил его не беспокоить, но для вас, месье Валантен, дверь всегда открыта, вы же знаете!

«Светило…» В этом прозвище не было и намека на иронию. Оно стало данью восхищения и теплой привязанности Валантена к тому, кто привил ему вкус к научному знанию. Жозеф Пеллетье не был простым аптекарем. Профессор Фармацевтической школы, член Парижского совета по вопросам здравоохранения, кавалер ордена Почетного легиона, он принадлежал к числу тех первооткрывателей, которым, благодаря недавнему прогрессу в экстрактивной химии, удалось выделить отдельные активные вещества из растений, ранее долгое время использовавшихся для лечения болезней лишь в форме неочищенных экстрактов, вытяжек и настоек. Мир был обязан Пеллетье открытием эметина, стрихнина, колхицина и кофеина. А за экстрагирование хинина, которое он осуществил вместе со своим коллегой Жозефом Кавенту, его по праву можно было бы называть благодетелем человечества, ибо хинин оказался чрезвычайно эффективным лекарством, почти чудодейственным средством от перемежающейся лихорадки. После этого ученый основал в Нейи мануфактуру для производства в крупных масштабах хинина и других своих многообещающих разработок. Несмотря на столь активную, плодотворную и многоплановую деятельность в разных областях, он, однако, так и не отказался от управления аптекой, унаследованной от отца. Именно здесь, в лаборатории за торговым залом, и проводилось большинство его научных исследований.

Когда Валантен вошел туда, Жозеф Пеллетье в жилете и рубашке с закатанными рукавами регулировал температуру водяной бани, в которую был погружен медный перегонный куб со шлемом и стеклянным змеевиком. Прославленному ученому было за сорок; он все еще скорбел по недавно почившей супруге, но при любых обстоятельствах ему удавалось сохранять невозмутимый вид и безмятежное спокойствие. Внешне он чем-то напоминал Шатобриана, но только Шатобриан этот был аккуратно причесанный, остепенившийся и усмиривший страсти.