На стройку попросился сам. Просьбу удовлетворили. Примеры, когда секретари парткомов ходили в подчинении у руководителей хозяйств, ему были известны. Мурасов был человеком честолюбивым, он знал, что его поддержат наверху, и поэтому решил, ни в коем случае не попасть под влияние, быть независимым, проводить самостоятельную политику. Случая все не представлялось, и вот, наконец.

– Не позвонил и не проинформировал, Евгений Николаевич, – небрежно, а затем уже с более твердыми нотками, бросил Мурасов, – потому что не нахожусь у тебя в подчинении и зарплату получаю в другом месте.

Орлов удивленно посмотрел на секретаря, все его радушное настроение мгновенно исчезло. Однако конфликтовать с парторгом и ругаться не хотелось, он понимал важность поддержания контактов и единства во взглядах, но все же, чтобы как-то отпарировать, ответил:

– Это верно. Но и я не в твоем подчинении, и зарплату тоже получаю не у тебя, так что … – и протянул руку для пожатия.

Мурасов сел и нехотя начал рассказывать: – Оформляем перевод парткома на права райкома, учитывая важность стройки, перспективы, рост показателей организации, решение по этому вопросу будет принято в ближайшие дни.

– Но это чисто партийный вопрос, – продолжал Мурасов, тем самым как бы проводя границу между партийными и хозяйственными делами.

– Это как же понимать? – возмутился Орлов. – А я, что, по-твоему, не на ответственной партийной работе? Нет, ты глубоко заблуждаешься, для меня эти вопросы также чрезвычайно важны!

« – Но я собственно, зашел ни по этому делу тут мы сами разберемся вместе с Горкомом», – сказал Мурасов, давая тем понять, что в эту специфическую область он не позволит вмешиваться хозяйственнику.

Мурасов, немного помолчал, затем вдруг спохватился и громко произнес:

– Я возмущен до глубины души тем, как обращаются с честными коммунистами!

Орлов насторожился:

– О ком речь?

– Как о ком? О Киселеве! Как будто бы ты не знаешь? Человек говорит правду, требует ликвидировать недостатки, выполнять те обязательства, которые перед ним брали. И это вызывает недовольство, и его отстраняют от руководства управлением! Я ведь знаю, сколько материалов было положено ему в этом месяце. А что он фактически имел? Я вынужден вмешаться в это дело.

Кровь ударила Орлову в голову, он ожидал чего угодно, но только не этого разговора:

– Да что Вы знаете? Откуда?

Хотелось закричать ему. Между тем секретарь парткома был глубоко убежден, что борется за справедливость. Киселев часто бывал в парткоме: жаловался на неурядицы, со всей, казалось принципиальностью, обрушивался на недостатки, особенно в работе аппарата, критиковал замов Орлова, главного инженера, звонил Мурасову по телефону, просил помочь, протолкнуть тот или иной вопрос. Мурасов вмешивался, давил авторитетом парткома, и это давление имело результаты, просьбы Киселева выполнялись. В то же время, те поручения, которые давал партком Киселеву, выполнялись немедленно, он сам лично докладывал об этом.

Между ними установился контакт: Мурасов в общении с Киселевым нашел путь, по которому он думал, что войдет в производственные заботы, узнает стройку и будет независимо влиять на ее дела. И вот, приехав, узнает, что Киселева, этого принципиального коммуниста, отстранили, что он без работы, а на его место назначен какой-то Брагин, недавно приехавший в город.

Мурасов считал, что вот он тот самый момент, когда за критику, за правду расправляются, и его святая обязанность отстоять, защитить, проявить принципиальность и добиться отмены решения.

– Я буду настаивать, – Мурасов поднялся, – пересмотреть это решение, как принятое поспешно и необдуманно!