Но самой моей любимой забавой была – «Игра в несчастную нищую девочку, живущая без родителей на улице, которая мёрзнет под дождем и вдруг находит кучу денег». Название замысловатое, но на самом деле играть в неё очень просто. Я вас научу. Для этой игры необходимо всего лишь лирическое настроение, мокрая одежда, немного фантазии и расковырянная сова-копилка.

А вот чего не любила маленькая Юля, так это общения с чужими взрослыми людьми. Взрослые мне вообще не нравились, точнее сказать, я их терпеть не могла! Ну, кроме своих родных взрослых, конечно. А всяких  там надоедливых маминых подружек, плохо пахнущих  дяденек в транспорте,  толстых и грубых продавцов в магазинах, да и вообще всех взрослых вместе взятых, я на дух не переносила. Во-первых, они вели себя не естественно, а во-вторых, мне казалось, что все они претендуют на мою маму. А мама должна была принадлежать только мне. И бабушка тоже. И тётя.

Однажды к моей тёте на курорте начал клеиться тогда ещё не очень известный артист, потом ставший звездой кино, назовём его С.Н. Он познакомился «с нами» на пляже, и стал настойчиво   приглашать тётушку вечером в  ресторан. Предлагал уложить меня спать и пуститься в загул. Я устроила скандал с бросанием камней в этого Ромео и пафосными обещанием утопиться в море, и не пустила тётю на свидание. Она до сих пор  тайком вздыхает типа: «Ах, какой был мужчина!»

Если мы с мамой шли гулять и встречали  одну из её несносных знакомых, я терпела их общение секунд 30, а потом пряталась за маму, и оттуда оскалившись, рычала на тётку, сверкая глазами.

– Вот дикарка она у тебя – смеялись тетки – просто Маугли!

– Я тебе это припомню – шептала я  и реально припоминала, придумывая им потом обидные клички и рисуя на них злобные карикатуры.

 Но были ещё взрослые, которые одним своим видом вгоняли меня в непроходимую тоску.  На таких я смотрела с грустью и безнадёгой, и в моем взгляде ясно читалось: «Как же ты живешь-то такой? Зачем? К чему?..» К таким «тоскливым» взрослым относились всевозможные сторожа и вахтёрши, люди, играющие на гитаре, и почему-то фотографы. Ещё всех взрослых я делила на «вредных» и «полезных», и к «вредным» относила тех, кто работает в детских садах. Кроме моей тётушки, конечно, ведь она была воспитателем, и только из-за этого я разрешила отдать меня в сад. Но полюбить детский сад я так и не смогла. До сих пор помню унылое, серенькое утро, когда папа везёт меня туда на санках, и противный запах из столовой…

Однажды в саду нам читали сказку про Цветик-Семицветик. Потом мы обсуждали эту историю, и воспитательница задала всем вопрос:

– А какое бы вы загадали последнее, одно-единственное, самое главное желание?

 Все стали наперебой желать, «мир во всем мире», «волшебную палочку», «чтобы  мама никогда не болела», «чтобы я стала принцессой»…

 Я и моя подружка Неля посовещались, пошептались и, воспитанные в духе коммунизма, выдали своё совершенно искренне желание:

– Мы бы хотели, чтобы Ленин ожил!

 Воспитательница залилась счастливыми слезами!  В этот момент она, наверное, чувствовала себя гением дошкольной педагогики –  вот мол, каких девочек сознательных воспитала!.. Мы в один день стали популярными и  любимчиками взрослых. Нам на полдник дали хлеб с двойным слоем вареной сгущенки, а вечером сказали нашим мамам, что они могут нами гордиться.  Одногруппники  завидовали и злились, что сами не догадались сказать что-нибудь такое же политически грамотное. А мы с Нелькой зазнались, хотя и так были на особом положении: я – племянница одной из воспитательниц, она – внучка заведующей. Нам разрешалось в разы больше остальных, но я-то вообще считала, что мне можно всё.