Что ж, мы искренне надеемся, что слова отца маленького Быра станут для его сына пророческими. Будь счастлив, Быр Александрович. Будь счастлив и живи долго и процветающе, как незыблемый союз России и Эфиопии!»

– Ну, тянем, мужики, кому короткая достается, тот за бухлом бежит…

Пятница. Вечер. Автобаза маленького уральского городка. Дальнейшие пояснения излишни. На улице стоит жара под тридцатку, и только сейчас, когда на дворе уже почти девять, немного спала духота и стало возможно дышать. А вот дышать как раз было уже нечем, ибо воздух в гараже насквозь пропитался жженой солярой, мазутом, сигаретами и перегаром. И дверь открыть было нельзя – заседание происходило далеко от нее, без глазу запросто мог забраться жулик и потырить нужные в работе слесарей и шоферов детали.

По той же причине нельзя было идти за водкой всем вместе – до прихода сторожа оставалось еще два часа, а ключ от базы был только у него, так что кто-то постоянно должен был находится внутри или поблизости, а магазин, как на грех, был аж в двух кварталах отсюда.

Жребий определялся старым, «дедовским» способом – путем вытягивания короткой спички. Проводил жеребьевку Вася Афанасьев – он всегда этим занимался с незапамятных времен. И хотя были обоснованные подозрения, что он жульничает (за бутылкой всегда бежал первый тянувший, из чего с высокой долей вероятности следовал вывод, что он ломал не одну, а все спички, которые держал в руке), сменить его кандидатуру пока не решались. Или руки не доходили.

Во всяком случае, как бы то ни было, сегодня короткую вытянул Паша. Первый тянул и вытянул.

– Твою мать, – уж слишком хороша была компания да задушевны разговоры, что не хотелось старшему слесарю покидать ее даже на минуту. А потому, прежде, чем смириться с неотвратимой участью, он по традиции грязно выругался и сплюнул на пол.

– Давай, давай, – поторапливали его мужики. – А то в 10 закроют, вообще без ничего останемся.

Минуту спустя Пашина спина мелькнула в двери слесарки. Никто из присутствующих и подумать не мог, чем сегодняшние посиделки обернутся для каждого из них.

Слегка пошатываясь, шел Паша гравийной дорогой в близлежащий магазин. Можно было выйти на проспект и, перейдя его, пойти в универсам, оно было и ближе, но там была велика вероятность встречи с правоохранительными органами, которые явно не одобрили бы той степени опьянения, в которой пребывал Павел Маслов нынче вечером. А потому, превозмогая турбулентность, следовал Паша своей дорогой садами да огородами. Наконец дошел.

– Как обычно, – буркнул он себе под нос, бросая перед продавщицей три измятые сотенные бумажки.

– Триста рублей.

– Ну… – он подтолкнул купюры к неухоженной, хотя и молодой еще, женщине, видимо, подумав, что она их не заметила.

– Ты оглох, что ли? Триста рублей! Деньги давай!

– А это что, не деньги? – поднял Паша на собеседницу недоуменный взгляд.

– Это быры. Мне рубли надо.

– А какая разница?

– Ну тебе, может, и никакой, а мне начальство запретило с сегодняшнего дня быры принимать.

– Как это так? Твой армян чего, против Митина?

– Не знаю ничего… Короче, рубли давай, а то ничего не продам…

Паша стал усиленно шарить по карманам – все безрезультатно. На свет божий вследствие поисков появилось еще несколько купюр, но и они, ввиду принадлежности к эфиопскому номиналу, не меняли положения вещей.

– Да что ты прицепилась ко мне?! Ну видишь, нет у меня рублей, нету! Ну продай ты за быры, как человека прошу!

– Нет, сказано тебе! Иди отсюда, а то милицию вызови!

Паша свирепел.

– Зови! Зови всех сволочей, кто против союза! Я им лично сейчас яйца пооткручиваю!