– Водка есть?

Напомню, что мы были в милицейском уазике, с мигалками, соответственно одетые в милицейскую форму. На мой совет: «Иди домой проспись, да и вообще по дороге не ходите, не дай Бог сшибет кто», – парень, ухватившись за баранку, стал втискиваться в машину и, дыша перегаром мне в лицо, просить:

– Ну, продайте бутылочку.

Оттолкнув его левой рукой, я спросил:

– Ты что, не видишь, кто перед тобой, кого ты остановил? На моей машине шашечек нет. Это не такси!

В те времена таксисты постоянно подторговывали по ночам водкой.

– Так че, водку не продадите? И он снова стал втискиваться в машину.

Генка (старший экипажа) протянул газовый баллончик и прыснул ему в лицо. Правда, мне тоже немного досталось. Такое ощущение, что баллончик не сработал. Парень отступил на шаг от машины, потер руками лицо (а у меня в это время уже начали слезиться глаза) и уже более трезвым голосом сказал:

– Я у вас не одеколон, а бутылку спрашивал.

Остальные его друзья, надрываясь от хохота, наблюдали за этой сценой. Мы в машине тоже еле-еле сдерживали смех.

– Да нет у нас, все уже продали, – сказал я.

– Ну, так бы и сказали, – и парень шатающейся походкой пошел к своим друзьям.

По дороге он развел руками и покачал головой, как бы объясняя, что водки нет. Народ закатывался от смеха.

Я проехал немного вперед и, поравнявшись с толпой, остановился. Генка открыл дверь и спросил:

– Вы этого хмурика до дома доведете или вытрезвитель вызвать?

– Доведем, доведем, – дружно ответили нам сквозь смех. Мы поехали дальше.

01.55. Выехали последний раз на маршрут. Ночью мороз усилился. Если днем было —28, то теперь все —35. Да еще и ветерок поднялся. Холодина жуткая. Машину продувает насквозь. Проедем, вернемся на базу, а потом до окончания смены будем выезжать только на вызовы. Едем по проспекту. Уличные фонари погасли. У нас всегда в целях экономии с двух до четырех уличное освещение выключается. Проехали до конца проспекта, развернулись на границе района. На улице никого. И приняли решение возвращаться на базу. Проезжая мимо остановки, я увидел внутри на скамейке что-то темное. Притормозил, сдал назад. На скамейке полулежала молодая женщина. Ондатровая формовка натянута до самых ушей. Лицо закрыто шарфом. На бровях и шарфе от дыхания образовались сосульки. Руки вставила в рукава. Видимо, чтобы согреться. Мы стали ее поднимать, спрашивать, но видно было, она так замерзла, что не может даже говорить. Когда мы вели ее к машине, чтобы отогреть, я обратил внимание на ее живот, который даже шуба не могла скрыть. Женщина была беременна. Посадили ее в машину, стали растирать щеки. Видны были следы обморожения. В машине я расстегнул ее шубу, чтобы женщина могла скорее согреться, так теплый воздух проникает быстрее, а еще включил печку на полную мощность. Генка и Серега растирали ей лицо, руки и ноги. Я сел за руль, чтобы увезти ее в больницу, которая, к сожалению, находилась в другом конце района. И пока мы ехали, женщина стонала, а потом начала кричать.

– У нее все колготки намокли, – сказа Гена. – Она вот-вот родит.

Управляя автомобилем, я попутно пытался связаться по рации с дежуркой, чтобы вызвать скорую помощь. Из-за большой скорости на скользкой дороге меня стало заносить, поэтому попытки связаться я прекратил и все внимание уделил движению. Женщина кричала все сильнее.

– Срывайте с нее колготки, это воды отходят, – крикнул я ребятам через плечо.

– Вот давай остановись и сам срывай.

Я остановился. Выгнал их из машины, чтобы не мешали. Достал два вафельных полотенца, которые принес из дома и которыми еще не пользовался, так что они были чистыми. Кинув их на спинку сиденья, стал стягивать с женщины шерстяные колготки, трусы, все насквозь мокрое. На резиновых ковриках тоже хлюпало. Женщина кричала все сильнее. Я как можно шире раздвинул ей ноги и успокаивающе гладил по животу. Было такое ощущение, что в животе кто-то сильно и упорно бьется. А мышцы женщины судорожно сокращались.