Кром, где находился терем князя, занимал его вершину. Окружённый высоким, обмазанным белёной глиной частоколом, детинец должен был стать последней линией обороны марьгородцев. В самом центре крепости, скрывшись за острыми зубцами тына, за гульбищем и стрельнями, укрылась от врага башня-повалуша. Сложенная из добрых брёвен, она дерзко возвышалась над зданиями покоевых хором. Горницы, арсенал и амбар соединяли приземистые, крытые настоящей глиняной черепицей сени. Узкие волоковые окна в них всё ещё укрывала съёмная оконница с шитухой4, которую не успели снять с зимы.

Здесь же, в сердце крепости разместились: собственный колодец, мыльня, конюшня, портомойня, кузница, сад, стряпчая изба и скрытый в тени развесистого дуба алтарь Перуна, которого почитала семья князя.

Во внутренний двор детинца вели мощные дубовые ворота. У бревенчатых верей томилась группка просителей. Кто сидел на лавках, а кто развалился прямо на земле. Пришлые люди ожидали аудиенции у Ярополка. Увидев князя на крыльце, челобитники вскочили на ноги. Мужики в пыльных сермягах и старики с висящими колтунами бородами тут же посшибали шапки и принялись истово кланяться. Измученные дальней дорогой бабы, прижимали к груди орущих детей и взирали на князя с нескрываемым беспокойством. Среди ходатаев еле слышным гулом разнёсся тревожный ропоток. Видя волнение собравшихся, Ярополк поспешил их успокоить.

– Не бойтесь, люди, не напрасно вы пришли. Будет вам приём у князя. Сын мой – Пётр вас выслушает и рассудит, ако я б самолично это сделал. Даю слово!

Народ, в основном крестьяне с дальних деревень, принялся благодарить нестройным хором, но Ярополк лишь отмахнулся.

– Идём, Волк, – сказал он Всеволоду, назвав окольничего старым боевым именем. Шипя от боли, князь стал спускаться по ступеням. Давнишняя рана в колено, полученная им в бою с онригарами, видно снова давала о себе знать. Да и собственные рубцы воеводы тоже ныли. Предчувствуя изменение погоды, они приглушённо, будто издалека, отдавали в костях эхом тупой, изматывающей муки. «Станется и дождь пойдёт» глянув вверх, подумал Всеволод. Но на небе, против его ожидания, не было ни облачка.

– Ну, что думаешь о притче нашего Карася-Кузьмы? Слышал ранее о такой вот скверне, что людей да скот изводит?

Всеволод не спешил с ответом. Подумал, потирая чёрную короткую бородку, в которой уже промелькнули первые седые прядки.

– Нет, – в итоге сказал он, – в тёмных урочищах разное, конечно, повидать пришлось. И с лешим сталкивались, и с шишигой, да и горына в деле видеть доводилось. Многие чудовища людей изводят, но чтобы лес сох да зверьё пропадало… Нет, такого не встречал. К тому ж рассказчик с крепача неважный, на слух и не разобрать, что за напасть такая эта их зареченская скверность. Болезнь? Чудо-юдо? Али банда обозлённых лесорубов? Так сразу и не поймёшь. Тут на месте смотреть нужно.

– Так я и думал. Была б то бестия лесная, зареченцы и посылать за помощью никого не стали бы. Собравшись толпой подняли бы её на рогатины в два счета. Знаю я тамошних людишек, те ещё оторвы. Стервецы. У них из зада ржавый гвоздь калёными клещами не выдерешь, не то, что подать. Как за подушным сборщик ни явится, по хатам лишь старики да дети, все остальные в лес сбегают. Чувствуют себя в чащобе словно дома. Могут и неделю в дебрях просидеть, и две. Токма жир нагуляют. Одно слово – поганцы. Но вот чего, а храбрости у них не занимать. Абы чем, какой косматой страховидлой их не проймёшь. Не-е-т… – протянул Ярополк. – Здесь что-то другое. Что-то, отчего наш Кузьма трясётся и заикается. Что-то, что заставило тех, кто его послал, всерьёз опасаться за свои жизни и просить помощи здесь, в Марь-городе, обратившись к тем, кого они избегают всеми силами. А это значит дело-то серьёзное.