Не хочешь войны – молись! Эти слова пронизывали моё воображение. Война, где, с кем, на чьей территории, в какой стране или это поле сражения за человеческие души? Война с предательством и подлостью, с собой? Если война, то, чья будет победа?

Мой мирской ум пытался найти ответ, но этого ответа сейчас не могло быть.

Любой выход из камеры вызывал во мне любопытство, смешанное с беспокойством

В открывшейся «кормушке» прозвучала моя фамилия. Я пошел к двери.

– Фамилия, имя, отчество, день и год рождения, передача, всё проверьте и подпишите, – сказало мне полтуловища, в «кормушку», не нагибаясь ко мне.

– Пять пакетиков супов быстрого приготовления, пять пачек сигарет без фильтра, килограмм лука, кило сухарей с изюмом, буханка нарезного черного хлеба, полкило сала, – озвучил я список вслух и подписал.

      Моя первая передача в карантин. Только я не понимал, кто мог отправить эту передачу мне. Посмотреть отправителя я не успел, точнее ещё не знал, что в заявлении написаны все данные. Я был в раздумьях. Что можно передавать и в каком объеме, я не знал.

После меня пригласили Мишу и вернули ему линзы.

– Подожди, от кого передача, как узнать, – крикнул я, не подходя к двери.

– Смотри сам, – и в отверстие для выдачи еды протянулась подписанная мною бумага.

– Андрей Мирошниченко, – в голос прочитал с трудом я.

Кормушка захлопнулась.

      Миша, отвернувшись от нас, словно стесняясь, надел линзы. Очень по-детски с явной радостью на лице присел для чаепития. Я выложил всё на стол, предложив всем угощаться. Так и не понимая от кого передача. И лишь только после того, как рассмотрел сигареты без фильтра, понял, что это всё от Андрея, вертолётчика из ИВС. Мне стало тепло и приятно на душе при воспоминании о нём.

      Я часто наделял людей не свойственным им совершенством, веря только в то, что они могут им обладать. Позже, когда выяснялось, что мой придуманный образ несуществующий, мертвый, неспособный жить долго, я снова получал разочарование. На других же вешал клеймо неудачников, забывая главное, что души людей могут быть закрыты от меня и всего мира. Виноват только я, наделив одного клеймом, а другого человека своими вымышленными идеалами. Вот от чего меня иногда посещала тоска и раздражение. Андрей мне открыл иное, что даже в тяготах житейских, преодолевая в борьбе свои трудности, душа остаётся живой и чистой в заботе не только о себе.

      Рустем делал намаз. Я читал потрепанную, неинтересную мне книжку, оставшуюся от кого-то в карантине. Михаил большую часть времени сидел на своей верхней наре, глубоко погрузившись в раздумья.

– Пацаны, слушайте. После отбоя, к нам будут строить «дорогу» и по ней спустят «коня». Мы можем через «маляву» попросить телефон. Время на разговоры вчера дали час, думайте, с кем и о чем говорить. Связь открытая. Вспоминайте номера сейчас. Вам надо будет написать в записке свои данные, статью и место проживания. За телефон мы в ответе, заберут, надо будет решать этот вопрос, у кого он был на руках. Такие правила, – очень деловито пытался им всё разъяснить я. Сам же удивился сленгу, на котором всё это произнес.

– Я ничего писать не буду, да и говорить по телефону тоже. Это всё подстава, – резко заявил Рустем.

– Я буду говорить, мне надо брату срочно сказать, чтобы он больше не занимался этим, – утвердительно сказал Михаил.

      Все задумались.

      В такие минуты Господь каждого погружает в размышления для принятия решения. Эти минуты могут определить дальнейшую участь для кого-то на целые годы. Рустем, понятно, боялся подставы от служб на три буквы. Михаил же сейчас думал о брате и желал его спасти от точного и скорого ареста. Я же всё это прошёл днём ранее, сделав свои выводы от принятого решения говорить только с женой.