Страшный удар грома одновременно с ослепляющей вспышкой напугал Луи, он закрыл глаза и скороговоркой забормотал молитву. Мальчуган дрожал, как лист на ветру, то ли от холода, то ли от страха, но постепенно до него дошло, что хотя ветер и раскачивал дерево так, что ветки напоминали крылья птицы, с ним до сих пор не произошло ничего ужасного. Молния, возможно ударившая по стволу, не причинила ему никакого вреда. Да и дереву тоже.

Луи медленно открыл глаза и буквально остолбенел от страха. В двух шагах прямо напротив лица висел яркий огненный шарик, чуть вздрагивающий, и от того кажущийся живым. Шарик слегка потрескивал, и, несмотря на сильный ветер, оставался на одном месте.

Мальчик захотел зажмуриться, но веки окаменели. Он так и стоял с широко раскрытыми глазами, потому что вдруг отчетливо почувствовал, что шарик каким-то странным образом, оставаясь напротив лица, залез к нему в голову.

Недолго повисев, огненное ядро вылетело из-под кроны и стремительно взмыло вверх. Ноги у мальчишки подогнулись, усталость такая, как будто он перебежал это поле пять раз, навалилась железной тяжестью. В голове звучал странный рой слов, фраз и восклицаний. Незнакомых, но абсолютно понятных.

Дома Луи без лишних расспросов растерли настойкой, переодели в сухое и уложили в постель. Засыпая, он вдруг вспомнил, что вчера в порту один англичанин сказал другому длинную непонятную фразу, такую забавную, что все мальчишки закатились от смеха и начали передразнивать их, картавя и ерничая. Странно, но теперь Луи стало ясно, о чем он говорил. Это вызвало удивление, но усталость и тепло взяли свое, и он провалился в сон.

Луи проснулся ночью от догадки, которая посетила во сне. Он тихо пробрался в пустую комнату, где отец обычно писал бумаги всем нуждающимся в помощи горожанам, и на листе вывел гусиным пером: «Молиться бесполезно, молитвы некому слушать!» Он не знал, почему эта фраза засела в голове. Неожиданно мальчик понял, что в тот момент, когда он увидел шарик, именно молитва, обращенная к Господу, слетела с губ. Шарик ответил ему? Потрясенный, Луи даже на несколько мгновений забыл, что собирался делать дальше. Но, понимая, что днем не дадут закончить начатое, снова написал ту же фразу, затем еще четыре раза. И каждый раз слова на бумаге выглядели по-разному. Мальчишка догадался, что это разные языки, он даже знал, что кроме итальянского предложение написано на английском и французском. Три других языка, на которых столь уверенно крамольный текст положил на бумагу Луи, были немецким, испанским и русским, но пока он этого не знал.

Не очень много времени понадобилось наследнику рода Каранелли, чтобы сообразить, что никогда и никому, даже родителям, даже соседу Бонапарту, нельзя говорить о том, что произошло с ним вчерашним днем. И до поры до времени нельзя показывать вновь приобретенных способностей. Иначе беседы со святой инквизицией не миновать.

Соседи поспешно собирались, тринадцатилетний Луи смотрел с порога дома за суетой в соседнем дворе. Жозеф, старший сын в семье Бонапартов, заметил мальчика и махнул ему рукой. Луи подошел, оглядываясь, не видят ли родители.

– Послушай, Луи, – Жозеф говорил быстро и взволновано, – Наполеон просил тебе передать, чтобы ты уговорил родителей собраться побыстрее и уехать с острова.

– Отец даже и слушать об этом не хочет!

– Глупо! Паоли не простит вашей семье соседства с нашей. Твой отец тоже высказывался против него в клубе патриотов. Теперь, когда он взял верх, то обязательно припомнит все.

– Это опять виноват твой братец! Зачем он вернулся в Аяччо с французскими солдатами! Это предательство! Хоть отец и спорил с Паоли, но они вместе хотели свободы Корсике!