– Устраивает? А то, что у нас медицина деградирует, что вор на воре сидит да вором погоняет, что мы, кроме нефти и газа, почти ничего не производим, что наши элиты прячут львиную долю капиталов за границей – это тебя тоже устраивает? То, что мы были великой державой, а теперь мы ресурсный придаток вчерашних врагов – это тебя устраивает? Ты рассуждаешь сегодняшним днем, а о том, что будет завтра, даже подумать боишься! Это чистой воды трусость.

– Такого ты мнения, значит? – Жора немного опешил, но все же смерил Ваграмова презрительным взглядом.

– Да! И вот что я тебе скажу: трусов и подонков всегда будет больше. И если таким негодяям удается пролезать на хлебные места, это совсем не повод приспосабливаться!

И свое «надо приспосабливаться» можешь засунуть куда подальше! – возмущенно выпалил Игорь и в очередной раз сверкнул глазами.

– Да ради Бога! Бегай, борец за справедливость! Подохнешь под забором, и плевать всем будет на тебя и на твои принципы! Что ты прыгаешь? Что доказать хочешь? Все давно за тебя решено, все поделено. Как наверху решат, так и будет. Там люди поумнее тебя сидят, наверно. Не наивные мальчики с идейками о справедливости!

– Но этим людям плевать на тебя! Их интерес противоположен твоему. Да, они умные, чертовски умные и хитрые, но этот ум направлен лишь на то, чтобы тебя облапошивать. А если человек не готов бороться за свои убеждения, за свою свободу, за своих близких, то не человек он, а гумус, на котором другие произрастают!

– Послушай, Игорь. Скажу честно, потому что мы с тобой приятели. Были, по крайней мере, несколько лет назад, пока тебе крышу не сорвало со всякой свободой, родиной, Донбассом и так далее, – сказал Жора с нотками усталости в голосе. – Вот работает со мной парень в администрации, сидит тихо, не перечит старшим, учится, связями обрастает. Какое у него будущее? И какое у тебя? А ведь ты мог бы точно так же. Или другой пример. Егора помнишь? Продает стройматериалы, как ты до своей войнушки. Все хорошо, всем доволен. За машину банку недавно выплатил, с девочкой хотят пожениться, кредит на свадьбу взяли. С квартирой родители помогут, ипотека уже меньше. Семейное гнездышко будет, потом детишки. Разве плохо им? Все уже образумились, а тебе не сидится. Нет, хозяин – барин, я не папаша, но подумай! Может, пора повзрослеть?

– Сколько ты стоишь?

– Что? – не понял Жора.

– Сколько стоит твоя жизнь? Назови цену.

– То есть?..

– Назови цену, за которую ты продал бы собственную жизнь. Всего себя с потрохами. С убеждениями, с целями, с верой в какие-то идеалы. Сколько ты запросил бы за возможность распоряжаться собой почти как вещью?

– Что за дичь ты говоришь? Совсем поехал на войне? – усмехнулся Жора, покрутив пальцем у виска.

– Ты именно это мне и предлагаешь: продать свою жизнь и свободу. То, что мне дорого, что наполняет каждое мое утро смыслом. Ты предлагаешь мне продать Родину, за которую миллионы моих соотечественников отдали жизни, которой посвящали свой труд. Ты предлагаешь мне продать землю, оплаченную кровью и потом поколений, дело, на которое я сознательно бросил свою жизнь. А что предлагаешь взамен? Бетонную коробку многоэтажки, бессмысленную работу по поддержанию текущей беспросветности и вскармливание личинок на пару с самовлюбленной бабенкой, обладающей кругозором улитки. Извини меня, приятель, – слово «приятель» Ваграмов выговорил с особой язвительностью. – Как по мне, пусть даже смерть, но смерть достойная! Только бы не отвратительная жизнь крепостного крестьянина. Лучше подохнуть в крови с осколком в шее, чем жить в дерьме!