– А куда собрались?

– В Нижегородскую область.

– Почему не в Сибирь сразу? – удивился я.

– Я думал, ты уже знаешь, – ответил Носок. – Игорь Ваграмов вернулся.

– И давно? – для меня эта новость стала настоящей неожиданностью.

– Сегодня утром прибыл домой, в… Как там называется его город? В общем, в Москву пока не планирует – с родными давно не виделся. Но зовет отпраздновать свое триумфальное возвращение, так сказать!

– Он цел?

– Руки-ноги на месте, – сказал Носов. – За голову – другой разговор. Ты же знаешь, некоторым рвет башню.

– Не Игорю.

На том и порешили. Вадим согласился без колебаний – он тоже хорошо общался с Ваграмовым. Я искренне радовался, что мой приятель вернулся с Донбасса живым и здоровым. Дозвониться он до меня не смог, – недавно я сменил номер телефона – но написал в соцсети. Прошлой ночью Игорь уже был в Нижнем Новгороде.

Ехали мы на двух машинах, одну из которых вел убежденный трезвенник, а другую – Жора, приятель Ильи. Этот тоже не пил, но по другой причине: недавно он поймал белую горячку. Впрочем, я не верил, что его хватит надолго.

Приехали поздним утром. У самого берега Оки, среди полей и редколесий, располагался холм с березами, на котором нас уже ждали несколько девушек и ребят, в том числе и сам виновник торжества. Он стоял, прислонившись спиной к дереву, и переговаривался с друзьями. Темно-русые волосы, толком не отросшие после армии, стояли ежиком, топорщились. На носу – знакомая горбинка, напоминание о буйной юности. На лбу – небольшой шрам, новая метка, оставленная войной. Открытый взгляд голубых глаз, круглые щеки с ямочками, широкая добродушная улыбка: в его чертах присутствовала странная детскость, которую я не раз с удивлением встречал у людей бесстрашных и даже свирепых. В этом парне, моем ровеснике, я признал своего старого приятеля, Игоря Ваграмова.

– Ваграмов! – воскликнул я.

– Макар! – Игорь крепко пожал мою руку.

Ваграмов впечатлил меня почти сразу, при первой же встрече. Есть люди, будто озера: их глубокая натура скрывается под беспокойной, а порой и неказистой серой поверхностью. Игорь был именно таким. Едва ли он мог добиться успехов в торговле, где некогда пытал счастья. Вся наружность Ваграмова восставала против этой затеи: руки, которые он не всегда знал куда деть, подпрыгивающая походка школьника, легкая сутулость и голос, срывавшийся при попытке шутить, портя тем самым даже самую забавную историю. На собеседника он смотрел с внимательным любопытством, почти не моргая, так, как ребенок рассматривает в зоопарке слона или другое экзотическое животное. Меня это вовсе не раздражало – куда более противна снисходительность во взгляде тех, кто полон чувства мнимого превосходства, – но незнакомые люди воспринимали его персону, мягко говоря, с недоумением. К несчастью для Игоря, среди них оказывались и потенциальные покупатели.

– Так чем ты занимался до войны? – спрашивал Носок, раздувая огонь в мангале.

– Мы продавали стройматериалы. Лично у меня не задалось, – отвечал Ваграмов с улыбкой, будто насмехаясь над бесславным прошлым. – Сейчас подумываю вернуться в инженеры.

Мы познакомились, когда я только поступил в университет. Мест в общежитии не хватало, поэтому часть студентов, в том числе и меня, отправили на временное поселение в Мытищи, в помещения, принадлежавшие строительному вузу. Здесь жил и Ваграмов. Не было дня, чтобы из его комнаты не доносились рок-н-ролльные гимны – казалось, в одной из колонок спрятался Вудсток, а в другой – Гластонбери. Сошлись мы, как часто бывает в этом возрасте, на почве музыкальных вкусов. А еще на любви к оружию. Это влечение, однако, у нас отличалось. Игорь был практичен, доходя порой до занудства, его интересовал лишь результат и эффективность. Я же отдавал предпочтение эстетической стороне вопроса. Игорь интересовался характеристиками зенитно-ракетных комплексов и перспективами барражирующих боеприпасов, я наслаждался великолепием старинных штуцеров