– …в клочья?

– Кости – хрясть! хрясть! «Лизимахи» орут…

– …девка?

– Ну!

– Одна?!

– Ну!

– Всех?!!

Тезей вздрогнул. Свидетель или врал напропалую, или у хорошо известной Тезею истории объявился неожиданный, откровенно фантастический финал. Жаль, у самого тонкого слуха есть предел. Кашель: кто-то поперхнулся пойлом, а может, табачным дымом. Грохот: кто-то отодвинул тяжелый стул. Звякнула бутыль о край стакана. Победно взвихрился финал ненавистного сиртаки…

– …и давай его пользовать!

– Она? Его?!

– Ага! Как заведенная…

– Баба?! Мужика?!

– Я смотрю: пацан в отрубе, или кони двинул. А она слезла со штыря, два шага сделала и брык – легла пластом. Тут эти и подъехали…

Пауза длилась. Автомат, сжалившись, не спешил врубить новый трек.

– Синяки?

– Кто ж ещё?

Лихой пассаж саксофона заглушил дальнейшие слова Влазиса. Тезей еле сдержался, чтоб не выругаться. Болтовня Влазиса – неужели это начало? То, ради чего он здесь?!

– …загрузили в фургон и чики-пуки, укатили. Тут слышу: сирены. Подмогу вызвали или криминалистов. Ну, я и отмер – попустило! Хорошо, думаю, меня не срисовали. Отвалил за гаражи, чтоб не светиться…

– Синяки, – эхом отозвался Силен.

Бармен смотрел под стойку: там прятался монитор наружной камеры, установленной над входом. Синяками в Кекрополе звали полицейских – за цвет формы. «Крыше» Силен отстегивал, не жлобился, бар его лишний раз не шерстили, но мало ли кто заглянул на огонек? В карманах посетителей могло сыскаться всякое: от травки и чипов с хакерским софтом до ствола-нелегала. Пусть каждый решает сам: остаться или сгинуть по-тихому, не дожидаясь визита синяков.

Последних нашлось трое. Шустрый живчик накинул ветровку и брызнул к двери черного хода – за вешалкой, слева от стойки. Дверь сливалась со стеной, сразу и не приметишь. За живчиком в узкий проем протиснулся толстяк в куртке, теплой не по сезону. Левый бок куртки оттопыривала подозрительная, наверняка злокачественная опухоль. Следом уже торопился крысюк Влазис, утирая пену с мокрых губ.

Тезей потянулся за шляпой. Буду четвертым, подумал он.

Громкий лязг верхнего замка́. Масляный шелест и скупой щелчок нижнего. Дерматин обивки лопнул понизу, скребет по замызганным плиткам лестничной клетки. Сметает в сторону окурок, валяющийся под дверью.

Окурок Тезей клал под дверь, покидая квартиру. Раньше на месте окурка – вернее, на семь сантиметров левее – лежала крышечка от бутылки с газировкой. Крышечка пришла на смену коробку́ из-под мятных пастилок. Убирали в подъезде раз в месяц, не чаще.

Первая контрольная линия.

С панели в прихожей свет включался сразу во всей квартире. Вешая на крючок плащ, Тезей наметанным взглядом оценил «мозаику»: соринка там, ниточка тут, чешуйка отслоившейся краски на краю половичка.

Вторая контрольная линия.

Он шагнул в столовую. Пыль на ручке и на краю ящика буфета не тронута. Ящик выдвинут на два пальца, как и было перед уходом.

Три месяца тихой, незаметной жизни – если, конечно, так можно назвать бои в «пятиугольнике», обтянутом металлической сеткой, вечерние прогулки в трущобах и зависание в мутных, подозрительных барах. Иногда, если хочешь остаться в тени, надо шагнуть на свет, встать в перекрестье софитов. Да, гром побед. Слава. Экзальтация фанатов. Сексуальная истерика поклонниц. Все это, в сущности, значило, что до Тезея никому нет дела. Ни слежки, ни попыток навешать «жучков», проникнуть в скромную, двухкомнатную, честно снятую через бюро аренды квартиру; подстеречь в темном переулке, достать ствол…

Как бы то ни было, «мозаику» он проверял каждый день. Привычка въелась в плоть и кровь. Пару раз эта привычка спасала ему жизнь. Который час? Три минуты до полуночи. Дед спит, дед ложится рано и встает тоже рано. Стоит ли будить старика без веских причин? Тезей нутром чуял, как остывает след – вот только куда он ведет?