Топот в коридоре. Множество ног. Пыхтение.
Последний взгляд на тело Альби.
Мурена зажмурилась.
…Но, прежде чем пожелать перенестись, крепко взяла Домино за руку.
***
Весенние травинки шелестели от ветра; солнце грело, но не пекло. Рядом звенел бойкий ручей.
Хорошо было. Спокойно.
– Это что, рай? – спросил Домино, когда очнулся.
Поглядел на бинты, стянувшие грудь. Повязку на руке. Помолчал, посмотрел на сидящую рядом заплаканную Мурену. Встать попытался.
– Лежи, дуралей, – пихнула его обратно неумолимая рука. – Опять ведь раны откроются.
Домино поморгал. Потом растёр железными пальцами одну сорванную травинку, поднёс поближе, чтобы понюхать.
– Так где же мы, рыбка?
Мурена ответила не сразу.
– Мир один, ближайший. И не рай это, не обольщайся. Здесь не так хорошо, как кажется.
– Не твой мир?
– Нет.
– А почему?
– Не хочу туда.
Помолчав, Мурена хрипловато добавила:
– Нечего мне там делать, без Альбатроса.
Девушка шмыгнула носом и неуклюже вытерла его рукавом. У губ её прорезались горькие складки.
Домино помедлил, прежде чем тихонько спросить:
– А меня зачем спасла?
– Услуга за услугу. А ты что подумал?
– Да так, ничего…
Мурена достала миропорт и провела пальцами по его глади.
– Оклемаешься чуток – обратно тебя в Королевство переправлю.
– Нет, – тряхнул головой Домино. – Не надо.
Теперь настал черёд Мурены удивляться:
– Не надо?
Домино покряхтел и всё же сел. Чуть не опрокинулся, но Мурена успела его удержать.
– У меня там тоже никого не осталось. Никто плакать не будет, если вдруг околею, – объяснил Домино и, помедлив, спросил: – И куда ты теперь?
Мурена вздохнула. Проговорила задумчиво:
– Говорят, меж миров есть некий срединный. Паноптикум. Туда, наверно, пойду. Может, пригожусь кому. Найду нормальную работу… чтоб без воровства и убийств всяких…
Домино помолчал. Спросил через некоторое время:
– Как думаешь, там найдётся местечко для одного железного инспектора?
Мурена невольно усмехнулась.
– Найдётся. Это ж Паноптикум. Там сплошь чудики обитают.
– Верно. Что ж… Когда поплывём туда, рыбка?
Мурена обернулась, взглянула в разноцветные глаза. Домино смотрел серьёзно. Улыбался доверчиво.
– Скоро, – пообещала она, невольно ответив на его улыбку. И добавила: – И, кстати… меня зовут Мурена.
Бронзовый кот
– В пустыне живёт… бронзовый кот… И знает судьбу… твою наперёд…
Он допел детскую песенку и остановился.
Проклятые колокольчики в волосах звенели от каждого порыва ветра. Снять бы их, да жалко время терять.
Поправив заскорузлую повязку, Никто снова двинулся с места. Шаг, ещё шаг… Только вперёд.
А в гудящей голове всё крутится, саму́мом крутится эта песня:
…Кто воином станет,
Кто – к морю пойдёт…
А кто, не достигнув успеха,
Помрёт…
Никто закусил губу, выдавив рубин крови. Преодолел бархан, увязая в песке.
…Знает всё, знает
Умница кот…
Никто споткнулся и упал – прямо в золотистое, песчаное пекло.
…А если рассердишь –
На месте убьёт.
Ноги больше не держали; пересохшая глотка умоляла пить. Никто дополз до обронённого мешка и торопливо развязал тесёмки. Вожделенной воды в бурдюке оставалось на самом донышке.
Никто смочил губы отвратительно тёплой влагой. Она пахла настойкой валерианы, но не могла ни успокоить его… ни подманить Кота.
При мысли об этом Никто расхохотался на всю пустыню, дав, наконец, волю истерике. И сразу скорчился: избитое тело всё ещё болело.
Не отдавая себе отчёта в том, что делает, Никто выплеснул на песок остатки воды. Заставил себя сжевать пару виноградин, что успела впихнуть ему в карман Эреза, и выплюнул косточки на влажное место.
Чуткая ладонь прошлась по рисунку, образованному из мелких косточек. В памяти тут же всплыло: «Ну, уродец! Порадуй меня!»