С Леной мы продолжали переписываться, но ее жизнь шла семимильными шагами. Она даже уже целовалась, а я только и могла, что слушать о ее приключениях, потому что рассказывать самой мне было нечего.

В тот день я тоже с трудом отодрала себя от кровати и прошла на кухню. Родители завтракали. Мама пила кофе, глядя в стенку, а папа что-то читал в телефоне. Они редко говорили.

Я, как обычно, спросила:

– Мам, можно в школу не пойти?

Родители уже особо и не реагировали на этот вопрос.

Мама отпила из кружки и сказала:

– Верунь, я отвечала тебе «нет» столько раз, что ответить сейчас «да» было бы просто непоследовательно.

Я села за стол, чтобы позавтракать. Папа опустил телефон и посмотрел на меня. Видимо, мой усталый вид и унылый взгляд вывели его из себя.

– Ну что это! – сказал он. – Тебе семнадцать лет, а энергии нет. Я на тебя смотрю, а ты уже будто две жизни прожила и от всего устала. Ну что это, Вер? Ты как дальше собираешься существовать? В школу не хочешь… А чего тебе вообще хочется-то, Вер?

Я молчала, а папа распалялся все больше и больше.

– Леш, хватит, – сказала мама, но тот отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи.

– Сколько можно уже, Вер?! Если не живешь толком, то учись хоть нормально в школе, – закончил он жестко и снова вернулся к телефону.

Завтракать расхотелось. Я молча выпила несколько стаканов воды и ушла к себе.

Училась я хорошо, потому что надеялась поступить в престижный институт, уехать в другой город и начать новую жизнь – оставить страхи в прошлом.

После школы я обычно сразу возвращалась домой, пила растворимый кофе, который обожала мама, садилась в огромное мягкое кресло у себя в комнате и готовилась к экзаменам. Иногда отвлекалась, чтобы погладить нашу кошку Мусю, а потом возвращалась к задачкам.

Когда приходили родители, мы садились ужинать, а вечером перед сном я смотрела сериал. Спать всегда ложилась в десять вечера, потому что делать особенно было нечего.

Но в тот день, после утренней выволочки, общаться с отцом за ужином не было желания, и я пошла прогуляться. Дождь по-прежнему лил. Холодные порывы ветра ударяли в лицо. От зонта не было никакого толка, ветер выворачивал его. Я забежала в первый попавшийся магазин. Проходить вглубь мне было неловко, ведь покупать я ничего не собиралась, поэтому тихо стояла около двери, пристально глядя на лужи.

Дождь не прекращался.

Тогда я обернулась в сторону приятного тепла и оглядела магазин. Небольшое подвальное помещение было заставлено стеллажами. А вещи на этих стеллажах располагались так, что найти логику казалось невозможным. Шляпа рядом с биноклем и там же советские граненые стаканы. Я подошла, чтобы рассмотреть антиквариат, и ощутила сладковатый, приятный запах старины. Толстая, как бочка, продавщица показалась в проходе.

– Вам чего?

– Ой, а можно просто посмотреть?

– Ну смотри. – Продавщица ушла, а потом через секунду, тяжело дыша, вернулась: – Если что заинтересует, спрашивай.

Я кивнула, и продавщица снова ушла. Медленно я обошла магазин по периметру, полистала книги, поразглядывала старые открытки и оказалась у прилавка. Здесь лежала прямоугольная коробочка с выступающей передней частью. Я потянулась, чтобы рассмотреть ее.

– Если разобьешь, заставлю платить, – деловито сказала продавщица, наблюдая за мной из своей каморки.

Я отдернула руку:

– Что это?

– Ну открой и посмотри. Осторожно только!

Я покрутила коробочку в руках и нашла кнопку. Коробка оказалась чехлом для старого фотоаппарата. Холод его корпуса обжег ладонь, и я тут же ощутила давление.

– Ого, тяжелый.

Продавщица ничего не ответила.