– Отомстите за меня, товарищи! – приговоренный стал делать попытки разорвать на груди рубашку. – На, стреляй! Не тяни, вражина! Все равно скоро наши придут…

– Огонь! – скомандовал самому себе Виктор. Ахнул выстрел. В небольшом помещении он получился крайне оглушающий, даже сам стрелок чуть испуганно ощутил временную глухоту. Секунды на три все окостенели, а опомнившись, восторженно застонали, сверля в заложенных ушах пальцами.

– Может добить? – спросил Виктор у не совсем еще очухавшегося «расстрелянного».

– Мы на подранках патроны не экономим.

– Как вы меня четко, товарищ военрук, – удрученно-восхищенно мотал тот головой, – аж во внутренностях досе что-то ерзает.

– А не в штанах? – поинтересовался Баркалеш, бесстрастно протягивая Виктору «пеницилин».

– Отставить прививки, уноси лекарство назад, мне кажется, все встряхнулись и желание хохмить поубавилось. Вы же меня можете подвести, гладиаторы. А ну-ка, представим, зашел бы на такой урок директор, кому бы перепало в первую очередь? То-то, мозгуйте, кого подставляете. Я же мозгую так, безопаснее для меня, чтобы вы тихо шуршали ручкой в тетрадке, в тиши и тепле класса…

И все же «пеницилин» в этот урок нашел применение, а иньекцию заработал все тот же Смыков. Видя, что результативность предшественников, в основном, за пределы десяти очков не выходит, он открыл огонь по мишени более привлекательной – кабелю, ведущему к прожекторам освещения мишеней. Пули, цокая в стену, обозначали себя красивыми облачками кирпичной пыли. Тут и обласкал его зад шомпол.

– Ты чего-о?! – заорал он, смаргивая непроизвольно брызнувшие слезы.

– А вы чего? – ласково спросил Виктор, кивая в сторону мишеней. – Вредим потихоньку?

– К-хаа, – шипел Смыков, яростно массируя место прикосновения. – Больно же…

Рядом потрясался от смеха Витя, «Иття», друг-заика.

– А пусть она, – Виктор прикоснулся шомполом к заднице, – не сердится на нее, – прикосновение к голове, – только я здесь ни при чем.

– Все по делу, – бодро вскочил с матраса Смыков, тоже, к слову, давно «Смычок», имени-то никто и знать не знал. – Все по делу, помрачнение трошечки нашло…

– Дядя Витя, а нам опять посылку прислали, эха! – побежал рядом в вестибюле Манюня, мальчуган лет шести. – Мне штаны и рубашку, Лариске – кофточку и колготки трех цветов, Юрке – ботинки зимние, а конфе-ет! и все шоколадные!.. – Манюня прижмурился и на рожице его расцвели восторг и блаженство. Довольно увесистый ящик он волок сам, раскрасневшись от усилия. не доверяя идущему следом старшему брату. – Баба Луша, а нам посылку прислали, эха!..

– Да что ты говоришь?! – всплеснула та руками и пробормотала умиленно ему неслышно. – Радый-то какой Манюнечка, радый-то.

– Ну, расхвалился, – ворчал брат, ступающий крупно и степенно, сутуля хлипковатую фигуру и выколачивая из коробочки на ладонь папиросу, сластей трескать, так тебе вагон подкатывай. – Повзросление к Юрке Поливанову пришло несколько досрочно, со смертью матери, два года назад. Поступил в училище, стало легче, разрешили восьмилетней сестренке и братцу жить вместе с ним в общежитии, питаться в столовой. Отца, плотника, устроили на полставки, но с делом управлялся Юрка – замок врезать, стул-стол подремонтировать, дверную петлю сменить мог не хуже бати.

– Пе-еетька! – донесся уже с улицы голосок Манюни. – Гля, чего нам прислали, посылку!..

– Радый-то, – грустно улыбалась Клуша и мимоходом протерла повлажневшие глаза,

– цветет-то как парнишоночек.

– Даже винтовку не просит донести, – отметил Виктор, – совсем некогда.

– Виктор Васильевич, – с таинственным видом отозвал его в сторонку Мешалкин, мастер группы, которой военрук опекун, – Виктор Васильевич, – он настороженно зыркнул по сторонам, не слышит ли кто его полушопота, – в училище объявилось тайное общество, некие «опята», рассылают всем угрозы резаными буквами, нервируют педагогический процесс. У меня есть подозрения, – губы потянулись к уху слушателя,