Хаким ата был уже немолод, седина посеребрила почти все волосы на его голове. Он давно научился оборачивать дела в свою пользу.

Карахан в противовес ему волновался как стреноженный конь, который думает только об одном:

– Хаким ата, я увидел твою дочь и потерял покой. Прошу тебя смиренно отдай мне её в жены. Калым заплачу, какой назначишь. Буду её беречь и баловать, клянусь матерью.

Хаким ата пригладил бороду, приосанился и завёл такие речи:

– Карахан, дорогой, ты уважаемый человек, иктарь, я бы с радостью отдал тебе в жёны Айшу. Когда она только родилась, мы сговорились с Аджамал ата, что дети скрепят нашу дружбу родством, ведь у него сын, у меня дочь. Правда, наши отношения в последнее время охладели, и может такое случится, что пройдёт девятнадцатая весна Айши, а сваты от Аджамала не прибудут. Вот тогда мы вернёмся к нашему разговору.

Перед рассветом воздух прозрачен и невесом. Над землёй стелется дымка, окутывая травы. Лошади как будто парят по степи.

Отряд Карахана едва различимый в утреннем тумане покинул аул Хакима ата еще до того, как показался верхний край солнечного диска.

Хаким ата, проводив Карахана, поспешил в юрту Айши. Бабаджа хатун, высокая еще не старая женщина, сидела возле входа с пиалой в руках. Увидев Хакима, поднялась навстречу.

Он ответил кивком головы на приветствие и хрипло спросил:

– Айша спит?

– Спит, я только от неё.

– Иди, убедись, что не выходила.

– Как она могла выйти, если я здесь сижу.

– И все же сходи, – настаивал Хаким ата.

Бабаджа встала с неожиданной для её тела проворством, зашла в юрту и вернулась с пиалой, доверха наполненной молоком:

– Спит айналайн, а это тебе, – няня протянула ему пиалу, – верблюжье с утренней дойки. Если пить утром натощак, старость отступит.

– Примет за верблюжонка что ли, – пошутил Хаким ата, принимая пиалу.

Шесть дней Хаким ата просыпался на рассвете и приходил к юрте Айши, якобы выпить верблюжье молоко, и уходил с тем, чтобы зайти ещё вечером и снова утром. Каждый раз наказывал Бабадже: Смотри хорошо за Айшой, чтобы не украли. Карахан парень хваткий.

Приставил охранника, и всё равно продолжал проверять сам. И сколько бы так ходил неизвестно, только на седьмой день не встретила его Бабаджа хатун. Едва встало солнце, пришёл Хаким ата к юрте, и застал только охранника, который похрапывая, крепко спал, прижавшись спиной к юрте. Уже предчувствуя неладное, Хаким ата разбудил его пинком и вошёл в юрту. Все на местах, как-будто хозяйки прибрались перед гостями, так что даже дух свой вычистили. Хаким ата даже под корпе заглянул, нет никого! От Айши и Бабаджи хатун ни одной волосинки не осталось.

В бешенстве выскочил Хаким ата из юрты, закричал, грозя кулаками в небо: Шесть рек ты перейдёшь, а седьмую не сможешь!

Прибежавшим на его крики людям наказал: Догнать, вернуть!

Айша Биби и Бабаджа хатун оставили позади уже шесть рек, держа путь к Таразу. С непривычки обоим не по себе в седле.

– Няня, я вижу реку, давай напоим лошадей.

– Как скажешь, жаным, – согласилась Бабаджа.

Остановившись, они первым делом огляделись с беспокойством, нет ли погони, и только после этого спешились. Разгорячённые лошади тут же прильнули к воде.

Айша захотела умыться, сняла саукеле и опустила на густую траву у берега. Много раз зачёрпывала она воду в ладони и подносила к лицу, прежде чем успокоила внутренний жар.

Бабаджа уже держала коней за узды, готовая продолжить путь, а Айша всё не могла оторваться от воды.

– Айша, жаным, поторопись, – уговаривала ее няня, – мне кажется, я слышу топот погони.

Айша вскочила на ноги, прислушалась, но только ветер свистел, волнуя камыши.