Так, ведая друг другу истории своих жизней в последние годы, друзья перешли на разговор на излюбленную обоими политическую тему. На ней оттачивал социальные зубы едва ли не каждый россиянин: всем хотелось понять, почему так легко и быстро развалилось, казалось бы, несокрушимое здание социализма? почему безропотно сложила оружие восемнадцатимиллионная армия коммунистов? почему кучка национальных предателей захватила власть? почему страну превратили в скотный двор? и какая даль открывается перед взором вновь обездоленного, униженного и дичающего от беспросветной нужды народа?

– А давай-ка, Стёпушка, обратимся к старушке-истории. Как говорили древние: история магистра ест.

– Что за магистра?

– Ну, учитель жизни, что ли.

– Ты своими латинизмами меня по мозгам не шлёпай, – Степан допил водку из стакана, – излагай ясно и коротко.

– Извольте, товарищ Сокол. По долготе не знаю, как получится, но скажу вразумительно. Первая перестройка советского общества предпринималась во второй половине пятидесятых – начале шестидесятых годов. Пытались избавиться от сталинского казарменного социализма, то есть административно-командной системы или бюрократического централизма. Избавились?

Степан помотал головой и показал фигу.

– Правильно. Встали на платформу волевых решений на всех уровнях социального управления, начиная от генсека Хрущёва и кончая каким-нибудь задрипанным секретаришкой райкома в тьмутаракани.

– Вроде бывшего нашего, – уточнил Степан.

– Ну, допустим. Хотя он уж и не такой плохой мужик.

– Мне, друг мой, лучше знать. Гони лошадей дальше!

– Опоры на науку не было. Все решения стояли на позиции утопии. Это разрушало экономику, особенно сельскую. От идеологии сталинизма приплыли к волюнтаристской идеологии «хрущевизма». Согласен?

Степан качнул головой и показал две фиги.

– Дорогой Никита Сергеевич Хрущёв начал тихой сапой восстанавливать культ личности на убийственной критике культа Сталина. Жестоко за это поплатился, и социалистический корабль плавно, без крови и потрясений – спасибо Никите Сергеевичу! – приплыл к культу Брежнева. Помнишь, что вытворялось при нём?

– Смутно, – сказал Степан, – если ты такой умный, то напомни.

– Я не умный, товарищ Сокол, а начитанный и здравомыслящий.

– Ты вроде как обиделся, – Степан простодушно прищурился, – ты что, друг?

– Не мешай, – отмахнулся Алесь, – собьёшь с панталыку.

Степан поднял ладони на уровне груди, задёргал ими, как бы отмахиваясь от Алеся.

– Так вот. При дорогом Леониде Ильиче началась массовая деморализация людей во всех слоях общества. То есть в порядке вещей стали враньё, воровство, угодничество, пьянство, казнокрадство и так далее, и тому подобное. Но тихо, незаметно. Согласен?

– Без колебаний. Потому-то безмозглому Мишке Горбачёву ничего не стоило всё обрушить!

– Так точно, – по-военному подтвердил Алесь правоту мыслей друга.

– Горбачёв, при всём первоначальном, очень уважительном отношении к нему народа, встал на путь национального предательства. Всех друзей соцлагеря бросил на произвол судьбы. А Борька Ельцин этот процесс вывел на разграбление страны. Что она из себя сейчас представляет? Скотный двор. Власть себе жизнь устроила, а о народе забыла!

Степан изобразил две фиги, а между ними просунул лицо с высунутым языком.

В советское время он работал секретарём райкома комсомола. Ему ли было не знать, что почти все партийные вожди, даже самые мелкие сошки партийного и комсомольского аппарата считали, что всё, что делается в стране, исходит от них и к ним возвращается. И только они способны возглавлять и вести за собой народ. А потому требовали к себе особо почтительного отношения. Большинство этих людей тихой сапой пробрались и в новую власть, теперь уже в открытую демонстрируя чиновничье пренебрежение и хамство, только на несколько порядков выше.