– И что ты собираешься теперь делать? – поинтересовался Андрей.

– Если вы не против, я хотела бы пожить немного у вас, – она с надеждой посмотрела на меня. – А если нельзя, я буду жить на улице. Но к ним не вернусь ни за что.

– Нет-нет, мы не против, – Андрей вопросительно посмотрел на меня.

Я кивнула.

– Живи, сколько хочешь, нам не жалко.

И он увел Полину показывать комнату. Я еще некоторое время посидела на месте, размышляя о том, какая все-таки странная штука жизнь. У одних вообще нет родителей, а другие просто мечтают от них избавиться…

* * *

На следующий день меня вызвали на допрос к следователю. Приятный мужской голос по телефону попросил явиться к десяти утра в районное отделение полиции, в кабинет номер пять.

Не став спорить, я явилась туда как раз к десяти часам. Первое, что я увидела, было ничем не примечательное здание. Не сказать, что очень плохое, но и красивым не назовешь. Изнутри все выглядело гораздо хуже. Стены коридоров выкрашены жуткой темно-синей краской, на полу лежал очень старый линолеум, которым даже бомжи не стали бы украшать свое жилище. Потолок давно нуждался в побелке.

На двери пятого кабинета висела табличка: «Рыбаков Александр Сергеевич. Старший следователь».

Надо же, тезка великого писателя Пушкина.

Вежливо постучавшись, я вошла. За столом, заваленным бумагами, сидел довольно пожилой мужчина приятной внешности.

– Проходите, – пригласил он меня и кивком головы показал на металлический стул, расположенный напротив его рабочего стола. Наверняка на этом стуле сидел не один преступник.

Присев на самый краешек, я вопросительно уставилась на следователя.

– Алена Викторовна, мы вызвали вас на официальный допрос по поводу убийства Фролова Максима.

– Но меня ведь уже допрашивали.

– Я знаю. Но это было сразу же, на месте преступления, так как имелась возможность раскрыть убийство по горячим следам. К сожалению, этого не случилось. Но даже если бы мы и раскрыли это дело, вас все равно пришлось бы допрашивать. Чтобы запротоколировать показания на бумаге.

Я молча слушала тираду. Все понятно – расследование зашло в тупик, они не знают, что дальше делать, вот и создают видимость работы. Мол, смотрите, вот они мы, работаем, опрашиваем главную свидетельницу.

Но вслух этого я, естественно, не сказала. Дождавшись, пока в кабинет придет молодой человек, который должен был записывать мой рассказ, мы приступили к делу.

Сначала все шло хорошо. Александр Сергеевич не спеша задавал вопрос за вопросом, а я на них отвечала, понимая, что это нужно, от этого никуда не денешься. Но когда вопросы пошли по второму разу, меня начало охватывать раздражение. Ну, какой смысл задавать совершенно одинаковые вопросы? Я ведь только что на них ответила. Ничего нового я все равно не скажу.

Через два часа я пришла в бешенство и с трудом сдерживалась, чтобы не накричать, не нагрубить и не сказать что-нибудь не то. В конце концов я не выдержала и спросила:

– Скажите, пожалуйста, какой смысл в том, что вы уже в третий раз задаете мне одни и те же вопросы?

– Ну-ну, успокойтесь, – спокойно сказал мужчина, чем разозлил меня еще больше.

– Как я могу успокоиться? – рявкнула я. – Уже два часа я сижу здесь и повторяю одно и то же. У меня болит голова, ноет спина и першит в горле от вашего курева. Я больше не могу. Если вы сейчас же не прекратите, я сойду с ума.

Я отвернулась к окну, с твердым намерением больше не отвечать ни на один вопрос.

Впрочем, по лицу следователя можно было прочитать, что ему все происходящее тоже не нравится. Зря я, наверное, нагрубила ему. Наверняка Александр Сергеевич, устал копаться в личной жизни людей, проводить допросы, выявлять мотивы преступления и искать подозреваемых. А потом еще и доказывать вину. Но ничего не поделаешь, это его работа.