– Ты что, негодяй, читать не умеешь? Что в школе не учишься что ли?

– В школе учусь, – заявил Буратино, ища глазами источник звука, – и читать умею.

– А что же в таком случае пальцы свои дурацкие тянешь? Или не для тебя черепа нарисованы и надписи написаны?

Буратино, наконец, увидел говорящего, тот стоял на подоконнике, высунув голову в форточку, на голове у него был ночной колпак, а на теле дорогой восточный, прожжённый в некоторых местах, халат. Под мышкой он сжимал книгу и неодобрительно смотрел на Пиноккио.

– Я свои пальцы тяну из экспериментального любопытства, – заявил наш герой, – интересно мне знать убьёт меня током или нет? А ещё мне интересно знать, как он бьёт, этот ток: больно или не больно.

– Хи, – хмыкнул тип в ночном колпаке, – а вы, я вижу, друг мой любезный, экспериментатор, – тон синьора стал заметно мягче, – а ток бьёт хорошо, вот вчера одного из ваших дружков так током дёрнуло, что волосы у него на голове встали дыбом и, кроме как слова «А-а-а», он ничего сказать не мог долгое время.

– Он был тоже экспериментатор? – поинтересовался Пиноккио.

– Нет, он был просто дурак, целыми днями звонил в звонок. То ли меня позлить хотел, то ли звук ему нравился. В общем, с тех пор, как у него поменялась причёска, я его больше не видел.

– Видимо, это самое электричество – вещь полезная, – задумчиво произнёс Буратино.

– А вы проницательный, мой друг. За электричеством будущее. И не слушайте тупиц, которые говорят, что это всего-навсего развлечение. Электричество пробьёт себе дорогу, помяните мои слова.

– Обязательно помяну, – пообещал Пиноккио.

– Ну, так вы будете нажимать кнопку? – поинтересовался синьор в колпаке.

– Да нет, знаете ли, наверное, не буду, – неуверенно сказал наш герой, – меня пока моя причёска устраивает.

– Жаль, – сухо заметил синьор в колпаке, – а то я статью пишу о вреде электрического тока для организма человека, а экспериментального материала и данных маловато. А делать выводы на одном эксперименте лженаучно. Знавал я таких мастеров, опишут один случай и уже выдвигают целую гипотезу. А я им говорю: «Нет уж, дудки! Где чистота эксперимента? Где экспериментальная база? Сколько экспериментов поставлено? Один? Один эксперимент – не эксперимент вообще!» – синьор в колпаке так разволновался, что даже высунул руку из форточки, чтобы взмахи руки подтверждали обоснованность его слов. – Серьёзные эксперименты не могут базироваться всего на одном опыте. К тому же каждый уважающий себя учёный должен ставить такие опыты и так их описывать, чтобы любой другой учёный мог воспроизвести и дать оценку трудам предшественника. Это и есть наука.

Буратино начал озираться вокруг, замечая, что он уже не единственный слушатель. Перед окном учёного стали собираться зеваки, которые с хихиканьем наблюдали за синьором в колпаке, вылезшим наполовину в форточку и читающем лекцию о правильной постановке эксперимента.

– Значит, кнопочку нажимать не желаете? – прочитав лекцию, спросил синьор из форточки.

– Ну, вам не стоит так расстраиваться, я думаю, у меня есть масса знакомых, которые могут понажимать вам её, – произнёс Буратино.

– Добровольно?

– Конечно добровольно, только вы потом уберите эту надпись с черепом, а я им сам ничего не скажу, пусть это будет для них сюрпризом.

– Хорошо бы, хорошо бы, – задумчиво пробормотал синьор из форточки, – неплохо было бы сделать несколько фотоснимков, опыты и эксперименты всегда надо фиксировать на фотоснимки. Это мой вам совет, дружище. Кстати, – оживился он, – а что вам, собственно, нужно?

– Я хотел поговорить с синьором Фарелли.