Ну вот, Груздь попозировал немного, потом повернулся спиной и плечами встряхнул, как это делают заправские пловцы. Он мочился, пока никто не видел. Бледно-жёлтая струйка примешивалась к пенистой воде на полу. Закончив свои дела, он воровато оглянулся, потом, покачивая торсом, подошёл к скамейке и взял в руку шампунь VidalSassoon. Wash&go. Тот самый, что по телеку вовсю рекламируют. Там ещё мужик волосы моет сначала обычным шампунем, а потом этим, и перхоть у него зараз проходит. Короче, Груздь неторопливо выдавил в ладонь чуть-чуть пахучего желе и давай его втирать себе в башку. Тут-то Рожа над ним и прикололся. Он на Груздя пальцем показывает и громко так, чтобы все слышали, говорит:

– Видал, сосун.

Все заприкалывались, понятно. А Груздю мыло в глаз попало. Он жалко заморгал и огрызнулся.

– Груздь, а рот у тебя не болит? – спросил Кляча.

А Груздь ему:

– Слышь, Кляча, ты не воняй, а.

– По размеру брать надо, тогда болеть не будет, – заржал Кляча.

Груздь у него спрашивает тогда:

– А у тебя в жопе резьба не сорвана?

– А чё ты касьянишь? – Кляча высунул из кабинки свою длинную лошадиную башку.

– Кто касьянит-то, ты, женщина?

– Ты мне сейчас обоснуй за женщину.

– А чё обосновывать-то, Кляча? Все же знают, что Рожа тебя каждый день в аналку пользует. Аналка-то у тебя разработанная. Чё, не так, что ли?

И они начали, как обычно, в подробностях выяснять, кто, кого и куда имел. Эти разборки у них по десять раз на дню. Причём выдумывают друг про друга такое, что уши вянут. Не понимаю я, в чём здесь кайф?

Потом Турбо крикнул:

– Люди, играем: кто слово скажет, тот педик!

Все затихли, начали давить косяка друг на друга и зажимать рты. Только вода шелестела. Прошло минуты три. Вдруг Кляча, оскальзываясь, на полусогнутых ногах подбежал к Груздю и обдал его ледяной водой из своей купальной шапочки. Раздался вопль:

– Гнида!

– Все слышали? Груздь – педик! – объявил Кляча и начал смешно раскланиваться на все стороны. Все заржали, понятно.

– Я тебе голову сломаю, подонок! – Груздь бросился на Клячу. Они сцепились и стали бороться. Их ноги скользили по кафелю. Кляча упал, а Груздь мигом оказался сверху, прижал его животом к полу и вывернул ему руку.

– Пусти, придурок! – Кляча замолотил свободной рукой по кафелю. Груздь, довольный, слез с него и пошёл в свою кабинку. Тут его снова окатили. Он заорал: «С-у-у-ки!» – начал носиться как угорелый и поливать всех подряд. Поднялся страшенный гвалт. В пару засверкали мокрые лодыжки. Через секунду все брызгались холодной водой, как натуральные психи. Подсолнух, поскользнувшись, упал навзничь и прокатился по полу. Хорошо хоть затылком не ударился. Его чуть не затоптали, и ему пришлось отползти в сторону. Там он на корточки сел и стал тереть ушибленный позвоночник. Рот его открывался, но из-за галочьего гама и шума воды не слышно было, как он матерится. Потом кто-то сбегал в раздевалку, и я не успел глазом моргнуть, как вокруг уже хлестались мокрыми полотенцами. Хлопала скрученная жгутом вафельная ткань. Мне чуть по носу не съездило, и я на всякий случай отошёл подальше.

Вдруг меня как окатит сбоку тёплой водой – аж дух перехватило от неожиданности. Смотрю – а это Груздь с пустой купальной шапочкой в руках. Стоит, ухмыляется. Я вроде как тоже ухмыльнулся в ответ, а сам чувствую какую-то подлянку. Тут Груздь громко объявил:

– Пацаны, я в шапочку нассал и новенького облил!

И стоит ещё больше лыбится. Остальным интересно стало, как я буду выкручиваться, и они сгрудились по обе стороны от нас. Так-то, по большому счёту, надо было врезать ему по морде и всё, но я не мог. Я, понимаете, не могу бить в морду! Вместо этого я стоял и думал, что сейчас врежу ему, вот прямо сейчас, сию секунду, но секунда проходила, и я понимал, что не врежу. Реветь хотелось от досады. Время шло. Между нами как бы медленно вырастало толстое стекло. Руки делались ватные и вялые. Я видел, как лоскуток кожи тревожно бьётся у него между рёбер. Я не смотрел ему в лицо, всё время отводил глаза и чувствовал, как к щекам приливает жар, а в горле становится ком. Чёрт, скорее бы это кончилось! Все вокруг ждали.