Встретившись, я и Замша приветствовали друг друга на старинный манер, и это приветствие задавало тон всей остальной беседе, которая лилась плавно и неторопливо и напоминала речь персонажей классических русских романов. Традиция эта повелась, кажется, с тех пор, когда случайно в каком-то из закоулков мы набрели на киоск, где продавалось разливное пиво. Киоск прятался под резными кленовыми кронами и видом своим напоминал не то маленький сказочный терем, не то пчелиный улей. У круглого оконца нетерпеливо жужжали потрёпанные жизнью, густо обросшие волосом господа. В руках у них, будто бы по щучьему веленью, возникали грязные пол-литровые кружки, полные вулканически пузырившегося напитка, и ноздреватая пена, вздуваясь белоснежною шапкой, тяжело опадала вниз по толстым стеклянным стенкам. Господа дули на пену, отчего её хлопья летели в разные стороны, и не спеша, с серьёзными и даже чуть хмурыми лицами утоляли жажду. Господи! Какая же вдруг при виде их резала душу меланхолия! О, где же те времена, когда мой батюшка готов был с шести утра занимать очередь за разливным «Жигулёвским»?! И я тянул Замшу к сказочному улью, к самому оконцу, в котором добрые красные руки продавщицы тотчас услужливо отвинчивали кран, и пиво пенной струёю щедро хлестало в вовремя подставленный целлофановый пакет, сначала безвольно повисавший в сильных пальцах, а затем на глазах обращавшийся в плотный золотой пузырь.

– Ого-го-го, – обернул я к Замше предовольнейшую физиономию. – Ну и дела, стало быть!

– Что же такого? – изумился он.

– А пиво-то у них, вообрази, называется «Граф Толстой»!

– «Граф Толстой»? – переспросил Замша и, хохотнув, добавил: – Во дают, черти полосатые, «Граф Толстой» – классическое!

Пиво имело своеобразный, далеко не классический вкус и ещё более необычное послевкусие, и, вероятнее всего, мы не стали бы его пить во второй раз, если бы оно не придавало какую-то витиеватость нашей речи и не делало её похожей на речь персонажей классических русских романов. Открыв необычные свойства пива «Граф Толстой», мы всякий раз наведывались сперва к волшебному киоску, а затем уж искали какой-нибудь уединённый двор, где сохранился прежний, знакомый нам с детства уклад, где были песочница и грибок, качели и футбольный корт, где сушилось на верёвках бельё и где, казалось, печально звучала одна пронзительная ностальгическая нота. В таком дворе обыкновенно скамеек не было и в помине, и мы усаживались на какую-нибудь корягу, засыпанную опавшими листьями. Замша неохотно отпускал дипломат и некоторое время изрядно переживал за своё дорогое пальто и костюм из тонкой шерсти, то и дело снимая с лацканов прилипшие веточки и листья, но, употребив первые пол-литра, принимал положение совершенно расслабленное и забывал об одежде.

User: Zamsha

– Скажи, а давно ли ты был с женщиною? – спрашивает Илья. Улыбается зверски, во весь рот. Улыбка раздвигает заросли на роже, густые, русые с огненными прорыжинами. В школе и кличка у него была Рожа! Зубы крепкие, белые, ровные, сверкают. Что хочешь жернова перемелют. Давно ли был с женщиной? Какого чёрта ему интересно? Его зубы хищно кусают пакет с пивом, крутят, рвут целлофан. Тьфу! Изжёванный кусочек целлофана на землю летит. Пенный фонтан бьёт из дыры. Он пьёт жадными крупными глотками. Пиво струится по подбородку, оседая в бороде. Несколько капель попадает на воротник. Ему не страшно. Рубашка джинсовая. А мне надо аккуратнее. Пальто. Пиджак из тонкой шерсти. Рубашка «Даниель Эштер». Чёрт!

– В каком смысле?

Зачем я переспросил? И так понятно. Чтобы время оттянуть, наверное.