– Как? Последний русский царь? Он же – мракобес?
– Имеются и иные источники, о которых народ, как правило, не ведает. Но они и не популяризируются – под негласным запретом. Официальная история, как известно, пишется в угоду царящим доктринам. Истина лишь туманно проглядывает за ней. А в случае с такими ребятами, как Александр Великий, римские императоры, Чингиз-хан, Наполеон – стремление к власти в обозримом, для них мире: вся Евразия с приемлемым климатом до Индокитая, или вся Европа с Северной Африкой, Британской Индией – в случае с Наполеоном. Ранним советским лидерам уже пошире требовалось – подавай весь мир. Перманентная революция Троцкого… Соединённые Штаты стремятся к тому же, но только более мягкими и коварными, не столь грубыми методами: неоколонизация, глобализация. Все христианские идеалы для политиканов ничего не значат со времён циника Маккиавелли. До него, были ещё потуги на некую духовную объединённость в том же христианском мире, к чему стремился Карл Великий – Шарль Ле Мань. Куда более гуманными оказались такие объединения, как Союз Пяти Племён индейцев Великих Озёр – удивительно гармоничное общество. Ему были чужды политические интриги, коварство. Их сопротивление белым сломила лишь «огненная вода». Не зря американский историк Джон Кольер называл ирокезскую конфедерацию «величайшим политическим обществом, когда-либо порождённым человеком!» Некий иезуитский миссионер признал ирокезские нравственные ценности вполне отвечающими идеалам христианства. Миролюбие и гостеприимство ирокезов не знали меры. Это, кстати, привлекло интерес хиппи к индейцам. Хиппи, по-своему, идентифицировали себя с краснокожими. Ведь в идеале хиппи стремились стирать границы между своей личностью и окружающими единомышленниками, а это уже аналог с родо-племенным мировосприятием. Многие народы, по суровым законам кочевников, обязаны поделиться последним куском и глотком воды в пустыне с каждым встречным страждущим, даже из вражьего племени! С другой стороны, при контакте с богатыми оседлыми цивилизациями, те же монголы, не могли устоять от вандализма, страдая стремлением разрушать непонятную для них красоту, созданную трудом оседлых народов. То, что было непрактично в их понимании, подлежало разгрому. Дон Кихот – «самый хипповый хиппи»: видения зрел он всласть, раскрепостился, стало быть. Доел свою порцию? Пойдём тогда к Арчи, ему там скучно дожно быть. Всё же – его день.
Профессор был уже не один: рядом, в низком мягком кресле, восседала Моника, задрав обнажённые до предела изящные ноги как можно выше. Было очевидным, что она проглотила свой шашлык как можно скорее, чтобы не вынудить босса начать скучать. Но казалось, что Арчи мало вдохновлен этим зрелищем.
– Реалити-ти-ви получают всё более пикантные предложения, – пыталась развлечь затосковавшего начальника Моника, – Кто-то заявляет, что готов покончить с собой, лишь бы оказаться перед глазами миллионов, иной – подвергнуться пыткам. Своего рода эксгибиционизм.
– Случалось недавно, что ради славы убивали собственных родителей… – добавил задумчиво Арчи, – Решительнее Герострата.
– Или готовы обнажаться, демонстрируя изъяны тела и прочее. В Интернете море возможностей заявить о себе экстравагантным способом. Чудаки!
– Уроды, я бы сказал, – бросил вошедший Мориц, – Душевные калеки.
– Не все мои коллеги – душевные калеки, а кое-кто – простые душевные человеки, гы! – заржал Сидней, оказавшийся за спиной Фоззи.
– А ты не религиозен, случайно, Фоззи? – спросила вдруг Моника.
– Истинно религиозным я быть не могу – среда не та, да и наука моя… Но христианские ценности оцениваю по их достоинству, – ответил Мориц, – Дохристианские культуры породили некое чудовище, которое наиболее ярко проявилось в римском гражданине-обывателе, ненасытном потребителе хлеба и зрелищ, обжоре-чревоугоднике, жадном до кровавых безнравственных зрелищ, щекотания нервишек ими. Но христианство впервые принесло идеалы добра, любви к ближнему, всепрощения и ненасилия. Гораздо сильнее более старого буддизма. Движение ранних христиан потрясло и изменило полмира. Позже, правда, начались искажения. И век прагматиков – восемнадцатый, особенно явно обрисовал нового «римлянина-потребителя» в лице протестанта-технократа.