– Добрый день, мисс. Здравствуйте, господа.

Доктор Шнабель вошла в кабинет и поприветствовала нас. На ее лице, как всегда, сияла доброжелательная улыбка, одета она была, как это часто бывало, в слишком обтягивающий пиджак из блестящей кожи, который она не застегивала, открывая топ с низким декольте. Некоторые называли это началом стиля…

Как обычно, мне потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к внушительной массе ее волос. Шнабель была уверена, что укротила ее с помощью невообразимого перманента, выглядевшего так, словно ей пришили на голову еще теплую шкуру кудрявой болонки.

По тому как она к ним обратилась, я понял, что Шнабель уже встречалась с Мило и Кароль. Меня исключили из разговора, как будто они были моими родителями и уже приняли решение, повлиять на которое у меня не было возможности.

Но больше всего меня тревожило то, какой холодной и отстраненной стала Кароль, хотя всего лишь часом раньше в разговоре со мной она была такой эмоциональной. Теперь ей явно было неловко, она колебалась, очевидно, принужденная принять участие в операции, которую она не одобряла. Мило внешне был настроен более решительно, но я видел, что его уверенность была лишь фасадом.

Слушая двусмысленную речь Софии Шнабель, я понял одно: ни о каком лечении сном речь никогда не шла. Меня ожидало множество исследований, которым она намеревалась меня подвергнуть, а после них – помещение в психиатрическую лечебницу! Мило пытался взять надо мной опекунство, чтобы избежать финансовой ответственности! Я достаточно хорошо знал закон, чтобы понимать: в Калифорнии врач может потребовать принудительного помещения своего пациента в психиатрическую клинику на семьдесят два часа, если он сочтет, что этот пациент достаточно нестабилен и представляет опасность для общества. Я догадывался, что признать меня таковым будет не слишком сложно.

На протяжении этого года я не раз имел дело с силами правопорядка, и мои юридические неприятности были далеки от завершения. Я был отпущен под залог по обвинению в незаконном хранении психотропных препаратов. Моя встреча с Билли, о которой Мило как раз в деталях рассказывал психиатру, окончательно перевела меня в разряд больных с психозом, страдающих галлюцинациями.

Казалось, меня уже нечем удивить, но тут я услышал, как Кароль упомянула пятна крови на моей рубашке и на стеклянных дверях террасы.

– Это ваша кровь, господин Бойд? – спросила меня психиатр.

Я не стал ей ничего объяснять: она бы мне не поверила. В любом случае, Шнабель уже составила обо мне мнение, и я вполне мог представить, как она диктует свой вердикт эксперта секретарше:

«Пациент нанес себе или пытался нанести другому человеку серьезные телесные повреждения. Его суждения, явно измененные, делают его неспособным понимать необходимость лечения, что оправдывает меру принудительного помещения в психиатрическую больницу…»

– Если позволите, давайте проведем несколько исследований.

Нет, я не хотел никаких исследований или искусственного сна, я больше не хотел никаких лекарств! Я встал с кресла, чтобы избежать этого разговора.

Я сделал несколько шагов вдоль перегородки из матового стекла, у которой стояла скульптура, представлявшая Колесо закона, украшенное язычками пламени и цветочными узорами. Высотой примерно с метр, буддийская эмблема демонстрировала свои восемь лучей, которые должны были указывать путь к освобождению от страданий. Так поворачивалось колесо Дхармы: идти по дороге к тому, «что должно быть», исследовать тропинку, чтобы найти «верное действие».

Внезапно мне стало совершенно ясно, что следует сделать: я поднял скульптуру и изо всех сил метнул ее в большое окно. Стекло разлетелось на мириады мелких осколков.