подвальщиков. – «Коль не знаешь «Yesterday» не суйся в двери к нам злодей».

Но, несмотря на такое предостерегающее заявление, злодей являлся. И

вновь как в утренние часы его олицетворял собой оперуполномоченный

Макарыч.

– Что, битлаки, давно в хате не были, – истошно орал участковый, грузя

меломанов в тесный ментовский «ГАЗик».

– Составляй протокол, начальник, у нас еще три пузыря «Кызыл – Шербета»

осталось, – гудел «воронок».

– Я вам щас сделаю протокол, – шипел на заявление Макарыч и тянулся к

кобуре. Неодобрительный гул стихал.

– Товарищ сержант, собирайте вещдоки, – отдавал приказание Макарыч, и снова

как и утром во вместительную сумку летели остатки дармовой

«бормотухи». Машина трогалась. До утра в котельной оставались только стол,

стулья, ключ на 48 и изорванный в клочья портрет Пола МакКартни (вот тебе,

Пол, и «Baсk in USSR»).

А слесарно-хипповые вещдоки доблестные рыцари общественного порядка

«уничтожали» в павильоне «Мутный глаз». Обычно между третьим и пятым

стаканом «Кызыл-агдамовского» коктейля старший лейтенант Макарыч

начинал безбожно икать, чихать, сморкаться и угрожающе тянуться к

табельному пистолету «Макаров».

– Грузи, – командовал сержант и верные по нелегкому ремеслу соратники

заталкивали старлея в «воронок».

Как правило, за этим лихими набегами шли собрания общественности и

правоохранительных органов. Доска объявлений местного ЖЭКА пестрела

указами, а стенд районного опорного пункта милиции – постановлениями.

«Укрепить!» – гласил указ. «Расширить!» – требовал стенд.

– Заменить замки и завалы, – вторила стендам и доскам замученная кражами

солений из подвальных боксов общественность.

Но проходило время. Постановления понемногу забывались. Общественное

мнение успокаивалось. МакКартневцами вызывался известный в округе

«специалист по завалам» со звучной фамилией Жора Моцный. И снова дым

болгарских сигарет «Солнышко» и вперемежку с винно-водочными парами

стелился в «lonely hearts club band» Пролетарского района.

Как-то в один из зимних вечеров, когда никто не ожидал набега

антимузыкальных «опричников», оцинкованную дверь сотряс удар кованого

сапога. Щеколда треснула, и на пороге возник бравый участковый старший

лейтенант Макарыч. Странно, но в тот вечер он был один. То ли вверенный ему

боевой отряд дружинников был брошен на другой фронт идеологической

битвы, то ли Макарыч решил сам, в одиночку покончить с музыкальным

«МакКартнизмом»? Только начал он, как обычно, с крика:

– Ну что, битлаки, мать вашу в душу. Опять засели! Ах, вы пейсатики

мохнорылые! Курвы империалистические. Всех пересажу. Я вас, б. дей, научу

Родину любить!

Монолог разошедшегося старлея перебил 18– летний «балбес» Стас (выпертый

накануне за протаскивание вредных мыслишек в студенческую среду

культпросветучилища):

– Макарыч, ну что ты орешь как чумовой, – оборвал он участкового. – Давай

забудем на время, «старшой», всю политическую туфту, которую тебе

рассказывают в «красных уголках»! Оставим политические бури и

идеологические штормы, а бухнем-ка за нерушимую дружбу власти и народа

добрую кружку «чернильца», – и для убедительности сказанного Стас извлек на

свет дурно пахнущий фугас «Кызыл-шербета».

– Я тебе бухну, махновец. Я вас, оппортунистов косматых, собственнолично в

«столыпин» доставлю, будешь знать кому «бакшиш» предлагать, – опер цепким

взглядом скользнул по зеленому бутылочному стеклу. Дрогнуло горячее сердце,

кругом пошла холодная голова, и чистые ментовские руки жадно потянулись к

вожделенному продукту. – Ладно, – подобревшим голосом произнес опер, так и

быть, плесни, кудлатый, «власти» стакашку. С самого утра маковой росинки во