За пару недель до ухода Булгакова на меня обрушилась новая напасть: каждую ночь в три часа стал являться призрак и уверять, что именно он и есть настоящий Булгаков. То запугивая, то умоляя, он добивался от меня какой-то святой правды. Пытаясь осмыслить происходящее, я усомнился в себе: я ли это, доктор Захаров, и всё ли нормально с моей психикой. И чувствовал, что о моих сумасшедших ночах не следует говорить никому, даже любимой жене.

Минула еще неделя, и я всерьёз занемог. Начались болевые спазмы в кишечнике – точь-в-точь как у Булгакова (судя по описанию) – всё в полном соответствии с хроническим отравлением мышьяком. Весь мой врачебный опыт оказался бессилен побороть болезнь. Похоже, некая завладевшая мной сила пыталась сломить мое сопротивление, заставить примириться с фактом существования призрака. Честное слово, да я и сам стал бояться, что скоро умру. Еле-еле оправился от анемии, вызванной кровотечением. И только тогда, когда на уровне подсознания я признал реальность всех этих сверхъестественных происшествий, состояние моего здоровья улучшилось. Есть ли смысл в том, что я говорю?

Ваш доктор Н.А. Захаров

Рукопись лежала передо мной, я читаю эти странные слова: «… есть ли смысл?..» Его нет и в том, что происходило со мной вслед за посещением Всеволода Сахарова. Эти сны, описание головы Булгакова, зрительные галлюцинации лечащего врача Николая Захарова… Как все это соотносилось с тем, что стопудовой тяжестью навалилось на меня? Должно же быть какое-то логическое объяснение этому процессу! Нужна ясная голова. И, черт бы их всех побрал, я должен вернуть своей голове ясность.

Москва, 7 июня 1967 год

В.И. Сахарову

Уважаемый Всеволод Иванович!

Я старался разобраться в происходящем, но ни на йоту не приблизился к разгадке. Напротив, я все больше и больше попадал под влияние потусторонних сил, явно угрожавших не только моей научной деятельности, но и жизни. На четвертой неделе испытаний я подал прошение об освобождении от занимаемой в университете должности. Решил заняться исключительно своим здоровьем: восстановить психику и привести в норму физическое состояние, пока деградация не стала необратимой. Отдых пошел на пользу: я обрел душевное равновесие. Так продолжалось до тех пор, пока я не получил во вторник Ваше последнее письмо. А я уж было подумал, что с той чертовщиной навсегда покончено, – просто случился в организме какой-то труднообъяснимый сбой, а потом все само собой наладилось.

Смогу ли я понять, что все это значит? Хочу, Всеволод Иванович, быть с Вами откровенным: я и не желаю выяснять, что всё это значит. Более того, обращаюсь к Вам с настоятельной просьбой: прочитав это мое послание, уничтожьте его. По меньшей мере уничтожьте всё то, что могло бы указывать на происхождение письма и его автора. Я не имею права рисковать безопасностью моей жены, которая, кстати, любила Булгакова точно так же, как и я. Надеюсь, моя просьба не останется без внимания. А если так, попробую вспомнить и связать воедино несколько эпизодов из жизни, а точнее, из детства и юности моего друга (по вполне понятным причинам эти события не упоминаются в нашей биографической книге о Булгакове).

Выполняя Ваше пожелание, я также намерен рассказать Вам, по возможности полно, о контактах, которые Булгаков имел в общественных и политических кругах, во всяком случае, о тех, которые, на мой взгляд, заслуживают Вашего внимания. Расскажу также о ранних заболеваниях Булгакова, но эти сведения получены, увы, из вторых рук.

С уважением, Ваш доктор НА. Захаров

Москва, 17 июня 1967 года