– Вы знаете, если вот так откровенно… он не внушал доверия.
Этой фразой можно, пожалуй, обобщить впечатление сельчан от необычного учителя. Отчасти здесь и неприятие городского человека деревенскими, обусловленное разными факторами, в том числе и уровнем образования. Но главное, как нам представляется, не это. Галина тоже сильно отличалась от деревенских, даже ещё сильнее: её отец был уважаемым человеком, полковником, а не каким-то там «японским шпионом», как отец Булата, но она везде быстро становилась своей. А Булат – нет. Ну, хоть старался бы, что ли, скромнее себя вести, чтобы видели люди, что он не такой, как его родители…
Но… не наш он всё-таки был человек. Было в нём что-то такое несоветское. А ведь тогда он ещё был идеологически вполне верно настроенным молодым человеком и ещё искренне верил в правильность ленинского учения.
Так что же он – не понимал, чего от него хотят? Зачем направо и налево ставил двойки, когда от него требовали стопроцентной успеваемости? Зачем учил детей думать в стране, где требовалось не думать, а только исполнять?
В том-то и дело, что не понимал. В нём действительно сразу было что-то не то, хоть сам он об этом мог и не догадываться. Что это было? Обострённое чувство человеческого достоинства, а может быть, неумение или нежелание ходить строем?
…Через несколько лет, когда стали появляться его песни, они вызвали бурную ненависть кремлёвских идеологов, и не случайно.
…Чем же я вам не потрафил, чем же я не угодил?
Сочинял-то он обычные, как ему казалось, лирические и шуточные песенки, а они оказались какими-то антисоветскими. Не по содержанию, нет, но по духу своему, по сути. Они заставляли слушателя задуматься, – может быть, впервые задуматься не о стране нашей великой, в которой жизнь становится с каждым днём всё лучше и веселее, и не о каком-нибудь герое или ударнике, а о себе. И слушателю, может, впервые стало жалко не Павлика Морозова или Павку Корчагина, а себя, и он заплакал, слушая эти песни…
Конечно, и прежде люди задумывались о своей судьбе, и плакали, и горевали. Но так, чтобы в песне как будто именно про них написано было, да так пронзительно, да так нешуточно… Это был шок.
И думается, эти песни нанесли коммунистической идеологии такой значительный моральный урон, который мы и сейчас ещё оценить до конца не в состоянии.
А он этого не понимал. Он недоумевал и обижался.
Так, наверное, недоумевали и обижались в своё время Михаил Афанасьевич Булгаков и Андрей Платонович Платонов, когда их клеймили и не печатали их произведений. Они писали искренне и искренне надеялись, что их произведения нужны этой стране.
Но враги Булата понимали суть его песен, а может быть, просто интуитивно чувствовали её. И, не зная, к чему придраться, обзывали их то упадочническими, то блатными… Один только композитор В. Соловьёв-Седой выразил более или менее близко суть этих песен, обозвав их «белогвардейскими». Не в том, конечно, смысле, что Булат Окуджава воспевал белое движение, а в том, что песни эти были чужды самому советскому строю.
Впрочем, нам пора вернуться в Высокиничи.
А тут, пока мы занимались некоторыми изысканиями в литературоведении, подошёл главный государственный праздник – 7 ноября. И хотя день был выходной, на учителей возлагались особые обязанности. Так как Высокиничи были районным центром, полагалось проводить демонстрацию. Учителя должны были подготовить своих учеников, обеспечить, что называется, явку и вместе с ними дружною колонной (так и хочется сказать – толпой) пройти до Доски почёта с портретами передовиков и передовичек на главной площади.