– Ты б давно уже и сама узнала. Да только стройотрядовцы – народ не болтливый, потому и не было утечки, – закончила Маринка. И отрубила: – Если ты простишь этого козла, то нашей дружбе конец, так и знай!

Саша торжественно поклялась не прощать. Тем же вечером Борька молча выслушал ее пламенную отповедь на пустынной аллее парка. Его тонкие губы кривились в усмешке, а темно-серые глаза смотрели в сторону.

– Ну что ж... Возразить мне нечего: ты кругом права, Шурик. Оправдываться глупо, просить прощения – пошло. Я тебе сказал, что со Светкой покончено. Но если ты решила, давай разойдемся как в море корабли. Пока!

И, повернувшись, он быстро зашагал прочь между двумя рядами заснеженных скамеек.

Тогда Александра целых четыре дня пыталась привыкнуть к новой жизни. Вернее, к ее отсутствию: ей казалось, что жизнь кончилась. А на пятый день Жемчужников с помощью предателя Фили заманил девушку в пустую аудиторию, запер дверь на стул, упал ей в ноги – в буквальном смысле – и не отпускал до тех пор, пока та не простила. Маринка жутко ругалась, но и она не сдержала данное слово...

Потом почти полтора месяца Борька был очень похож на того «ангела-хранителя», который в прошлом году обхаживал наивную первокурсницу Сашу Александрову. Только встречались они теперь реже: он ссылался на профессиональные дела, на то, что занят поисками предстоящей работы – «доходного места». По этой же причине стал чаще пропускать занятия, иногда Александра не видела его по два-три дня... Маринка многозначительно смотрела на подругу и шумно вздыхала, но Саша делала вид, что ничего этого не замечает.

Они вместе встретили Новый год, пили шампанское за «наше счастье» и даже поговорили о своей свадьбе – отложенной, правда, на неопределенный срок. Успокоенная, Саша сдала зимнюю сессию как и подобало студентке-отличнице и на короткие каникулы в Звенигорск уехала почти что счастливая.

А потом... Потом все сразу полетело в тартарары – покой, счастье, любовь...

После их «медовой недели» то был второй раз, когда Саша снова очутилась в квартире на улице Комиссаржевской: прошел почти год! Ольга Геннадьевна, которую она знала только понаслышке и с которой вовсе не стремилась познакомиться лично, уехала с ночевкой на заводскую турбазу – праздновать восьмое марта. Ожидая Бориса Феликсовича из ванной, «Шурик» от нечего делать стала перебирать пожелтевшие черно-белые снимки, как попало сваленные в картонную коробку. Вот крошечный Борька в детской кроватке, улыбается... Борька на трехколесном велосипеде, чуть постарше... Борька с мамой и папой, наверное, на даче... Пардон, а это кто?..

Александра смотрела на большой, весьма профессионально выполненный портрет молодой женщины, кокетливо опершейся подбородком на сцепленные кисти рук. Если б не прическа – длинные распущенные волосы в мелких кудряшках, – она была бы очень похожа на кинозвезду Лолиту Торес. И если бы не взгляд... Что-то было отталкивающее в этих выразительных, чуть-чуть раскосых, сильно накрашенных глазах.

Саша озадаченно перевернула снимок и прочла надпись, выведенную мелким «кудрявым» почерком: «Моему любимому сыночку и мужу от мамочки». Ниже стояла дата – 25 мая 1982 года. Девушка быстро сопоставила: в марте Борьке исполнилось восемнадцать, значит, эту фотку ему подарили перед самым призывом. Мачеха?.. Ну конечно, других вариантов быть не может. «Любимому сыночку», хм... То, что Борька был когда-то у Ольги Геннадьевны «любимым сыночком», стало для Саши откровением. Он рассказывал совсем другое. И, главное, почему «сыночку и мужу», почему она подарила им один снимок на двоих? Да еще накануне проводов в армию... Странно как-то!