На автобусной остановке было безлюдно. Астарий, сокрушенно вздыхая, безуспешно пытался отряхнуть пыль с великоватой ему, и трепещущей на ветру, как флаг, рясы… Внезапно он поднял слегка порозовевшее на солнце лицо, и посмотрел на Него как-то жалостливо. (Или это ему показалось, а старик просто морщился от ветра? До сих пор тот не проявлял подобных эмоций.)
– Вот, иду я на поводу у тебя… Может – ну его, к лешему, – прошлое это? Все равно ведь без нужды оно тебе; и рассказывать я ничего не буду. Разве что сам узнаешь, а я… не могу. Я ведь тоже субъективен; могу быть пристрастен; каким бы я ни казался тебе. Свою жизнь надо проживать и познавать самому…
– Идем уже. Нечего теперь отступать, раз повёл. Кстати, а куда мы идем?
– Не догадываешься? Недалече тут… На автобусе доедем быстро. Вот и он, кстати.
Действительно, из-за поворота показалась старенькая сине-белая маршрутка.
– А деньги на билет есть?
– Ты же дух, – ухмыльнулся Астарий. – А для меня хватит.
Он думал, что Астарий будет довольно странно смотреться среди пассажиров, но никто не поглядел на вошедших с удивлением. Значит, дух и впрямь был невидим; а старый священник никого не удивлял.
Проехав пару остановок по сильно петляющей дороге, спутники вышли возле небольшого поселкового кладбища. Туда же направлялась печальная троица молодых людей, но, миновав перекресток дорожек, удалилась в другую сторону. Астарий вёл к могилам, явно не заброшенным и довольно новым. Он шёл всё медленнее, всё сильнее вздыхал, и больше не произносил ни слова. Дойдя до могилы без оградки, с небольшим белым надгробием, утопленным в пожухлые, но все-таки цветы, он, наконец, остановился.
Дух, с чувством внезапно нахлынувшего панического ужаса приблизился (подлетел?) ближе. Вчитался в темные строки…
– Что? что это значит?! – прорезался вдруг у него истеричный мальчишеский дискант.
– Ну вот, так я и знал, – с досадой махнул рукой Астарий, – пошли отсюда.
– Нет уж, – проговорил Он, взяв себя в руки. – Я все выясню сам.
Взгляд его (или взор? – у духа не может быть взгляда), неотрывно фиксировал цифры 200… – 20… Они резкой болью отдавались, пульсировали во всем… теле? Но тела не было. Тем не менее, ощущал он их просто физически.
ГЛАВА 4
АРСЕН
В середине сентября произошло яркое событие: в класс поступила новая девочка. Пришла она вместе со своей мамой, которая заменила ушедшую в декрет дневную воспитательницу. Уходили, – вернее уезжали, – они тоже вместе каждый день после обеда. Девочка была другая, непохожая на остальных. Разумеется, избалованная и домашняя. Говорила она хуже Арсена, соображала тоже (но лучше Олега с Пашей). Симпатичная, пухленькая и веселая, с пушистыми косичками, она радовалась другим детям, если те играли с ней.
Все внимание Арсена (кроме, конечно, его обязанностей) переключилось на эту девочку и её маму, которую, тоже, как ни странно, звали Викторией Юрьевной. Они сразу подружились с учительницей, начали смеяться из-за совпадения имён. Но внешне вторая Виктория была совершенно другая: бледная, хрупкая, с длинными темными волосами и серыми глазами, обрамлёнными такими длинными ресницами, каких Арсен не видел прежде ни у кого. Она куталась в толстые свитера и шарфы; ей было холодно в помещении интерната.
Арсен пытался разговаривать с ней; часто подходил, улыбался; но в результате всегда повторял лишь то, что мог:
– Где ваш дом? Как вы живете? Кто Асин папа? Мой папа полицейский. У нас есть кот…
Эти фразы были выучены, произносились нормально и понятно, а все остальное шло мучительной тарабарщиной…
Виктория слушала, отвечала, задавала вопросы: про кота, про брата, про город… Но он не мог ответить так, как хотелось; фразы не выстраивались понятно. Он вымученно улыбался и заглядывал в глаза; она же пыталась понять что-то между строк. Не до конца понимая, – она тоже говорила немного. Улыбалась, не гнала; но и разговор не клеился… Зато, когда она принималась за изготовление различных картинок, заготовок для аппликаций, стенгазет, – он всегда садился рядом, помогать, и здесь у него получалось…