«Что же делать? А действительно, надо просто взять и вырезать их, тогда всё станет на свои места».

Я взял маленькие кривые ножницы для стрижки ногтей и долго, тщательно отделял все рыжие пятна от скатерти, складывая вырезанные кружки в стеклянную банку как экспонат для кунсткамеры. Затем я поднял скатерть, встряхнул ее пару раз и придирчиво оглядел со всех сторон. Отлично.

Теперь скатерть стала похожа на коротенький невод, годный разве что для ловли мелкой рыбешки, да и то только в мутной воде на мелководье…

БУФЕРНАЯ ЗОНА

Скользить по лезвию ножа,

Дрожа от сладости пореза,

Чтоб навсегда зашлась душа,

Привыкнув к холоду железа.

Ульям Блейк

1

Мутная вода морского прибоя тяжело поднималась при приближении к берегу, как бы устало вздыхая после океанских странствий, и не спеша накатывалась на длинный пустынный песчаный пляж, пытаясь то тут, то там подальше выбраться на сушу, чтобы отдохнуть, но через несколько секунд шипя пеной, опять уползала, унося с собой мелкие камушки и ракушки. Шторм закончился ночью, но океанская мертвая зыбь по-прежнему гнала длинные волны с дальних морских просторов, которые при приближении к земле вздымались, упираясь в дно, и не желая останавливать свой бег, торопливо закручивались в пенистые гребни, недовольно урча от желания захватить всю узкую полоску пляжа. Серые тучи тащились по небу, низко нависнув над свинцовой водой, скрывая своим подбрюшьем горизонт, и добавляли мрачности морскому пейзажу после шторма.

И только в мокрой песчаной полоске, в кучках морского мусора и водорослей, выброшенных штормом, вольготно чувствовали себя разнообразные рачки, для них здесь всегда было много пищи в виде планктона и мертвых мальков.

Одинокая чайка медленно кружилась над неспокойным морем описывая зигзаги на одном месте. Она плавно поднималась вверх с восходящими потоками океанского ветра, поднявшегося после тропического циклона, затем скользила вниз, крутя головой по сторонам в поисках съестного на мутной поверхности, почти коснувшись воды, клювом подхватывала полудохлую рыбешку и опять набирала высоту. И так продолжалось бесконечное количество раз, что усиливало тоскливую сырость морской панорамы после шторма. Остальные чайки сидели на мокром песке многочисленными белыми комочками, а некоторые прохаживались вдоль прибоя, высматривая снующих в мокром мусоре рачков, и ловко склевывали их за секунду до исчезновения в морской пене. По самой кромке прилива торопливо бегали один за другим шесть куликов на тонких ножках, ища своими длинными клювами погибших рыбешек в выброшенных штормом водорослях.

Эта пограничная, нейтральная, ничейная, сырая полоска между морем и сушей, между водой и землей, странствиями и спокойствием, между хаосом и стабильностью, между добром и злом позволяет некоторым животным, птицам, насекомым и людям безбедно жить в пучине событий, умело лавируя в пограничном переходе из одного состояния в другое. И если для основной части живых существ резкие перемены в природе или обществе грозят катастрофами, то для них бурлящая окружающая действительность – благо, стабильность и покой для них – это смерть, а революционная активность (всё равно на чьей стороне, главное всегда быть в переходном периоде) гарантирует славу и процветание среди простых смертных.

Морской пляж был мрачный и безлюдный, и только один человек стоял на берегу и пристально смотрел на набегающие океанские волны, будто ища в них что-то, и наблюдал, как в небе парит одинокая чайка. Он был среднего роста, слегка полноватый, в черном плаще с поднятым воротником, а на его голове была надвинутая на брови кепка с длинным козырьком, которую он постоянно придерживал рукой, чтобы не сорвало ветром. Полы его плаща развевались и были забрызганы водой, но мужчина не обращал на это внимания, продолжая неподвижно стоять, склонившись против ветра, как ворон, будто желая взлететь над морем по упругим восходящим воздушным потокам…