Неужели из окон московских квартир и кабинетов умудрились они увидеть, разглядеть страну и её народ? Надо же! Какие молодцы! Сумели же… Но ведь такого быть не может. А-а, понятно! Они постигли суть России, пару десятков раз съездив в командировку, в самую глубинку, и при этом вдоволь начитавшись бредовых и сомнительных философских трудов, всяческой отсебятины таких же кабинетных патриотов, как и они сами.

Причём, ведь строят своё благополучие и стряпают личную «звёздность», опять же от… имени народа. Да чёрт с ними! Ведь каждой козявке – своё время! Муха ведь не слон, поживёт день-два и сгинет.

Но неужели пора ему, Друкову, навсегда забыть о том, что не так и давно он числился гражданином самой замечательной страны в мире, России? Вероятно, да. Придётся, видимо, привыкать здесь, в Разгуляндии, к тому, что, как бы, с ним всегда происходило. Но как же писатель Барханов оказался в этих странных местах? Да и он ли перед Друковым?

– Это ты, Алексей Григорьевич? – осторожно спросил мужика жуткого вида скульптор Денис. – Ты, правда, немного изменился, стал симпатичней, но и сейчас, прошу прощения, далеко не красавец. Так это ты, Барханов?

– С мозгами у тебя, Друков, явно, что-то не в порядке, – с обидой заметил мужик. – Какой там ещё Барханов? Какая Россия? Своих не узнаёшь. Иди сюда!

Денис вышел из-за осинового ствола и направился к сидящему человеку или его подобию среди кучи старых шпал.

Они пожали друг другу руки. Пожилой мужик с жутким зелёно-бурым лицом напомнил кое-что Друкову, разъяснил, что и как. Да, он тоже писатель, но великий и гениальный, гражданин страны Разгуляндия, вышел, что называется в люди, из кошмарной нищеты, из многомиллионного сообщества детей трубопроводов. Он – не кто-нибудь, а Геннадий Феофанович Вий, неподражаемый автор бессмертного автобиографического романа «Я поднимаю веки».

Правда, издана, на всякий случай, эта книга за рубежом, потому многоуважаемого писателя Вия постоянно преследует Задорный Теннисист, его окружение и предшественники. Ведь они категорически против того, чтобы что-то там вякал выходец из самых нищих слоёв населения. Правда, когда Геннадий Феофанович был молодым, тогда дети трубопроводов не имели таких ярких и характерных признаков собственного обнищания. Сейчас обездоленных и голодных гораздо больше… Настало тяжкое время диктатуры научного и практического демократизма.

– Ну, теперь вспомнил, кто я и кто ты? – спросил его Вий. – Не будешь теперь говорить о придуманной стране России?

– Не буду! – твёрдо пообещал Друков. – Я всё вспомнил. Ведь то были, всего лишь, сны о России, но… приятные. А ты по-прежнему живёшь в землянке, на берегу Мазутного озера? Я это понял, Но там ведь даже рыба безобразно воняет.

– Нормальная рыба. Вкусная. Всё чаще на удочку попадается двух- и даже трёхглавая. Мутация, мой друг.

– Какая мерзость!

– Что бы ты в этом, Дениска, понимал! Ну, всё! Довольно кукарекать! Пошли в наш славный посёлок. Осталось идти не так уж и много, каких-то триста-четыреста километров. Это расстояние мы махом преодолеем.

Поначалу они спокойно и без приключений шли среди лабиринтов, состоящих из самых разных трубопроводов. Но когда они вышли на пока ещё свободное от всех этих безобразий пространство, то сразу же неожиданно попали под ракетно-артиллерийский обстрел. Их даже бомбили с самолётов, но немного и, можно сказать, бережно.

Вероятно, Задорному Теннисисту, сидящему в плавках, расшитыми и украшенными бриллиантами, на золотом троне с початой бутылкой гавайского рома, срочно через специальную связь сообщили важную новость. Спутниковая разведка обнаружила между двумя трубопроводными системами негодяев, которых надо бы ликвидировать, пока имеется такая возможность. Ведь трубопроводы обстреливать нельзя, да и посёлок, в котором они живут, тоже не хотелось бы.