– Ну – придет он! – распалилась Любава. – И что? И я пойду туда, где они вместе жили? На ту же кровать, на ту же кухню? Простите, на того же мужика после нее залезу? Нет, девочки, мне противно…

– Правильно, – одобрила Роза.

– Ох, передумаешь ты еще, – вздохнула Галя, – это же муж, родной…

– И я ему не нужна, – подытожила Любава.

Она с трудом сглотнула, криво улыбаясь, поднялась и пошла в другую комнатку, где сбросила сегодня свой рюкзачок.

Вытащив оттуда посылочку, вернулась и потрясла коробкой.

– Пришло, – сказала она.

Роза и Галя молча смотрела на нее.

Роза – спокойно, Галя – сочувственно.

– Вот! – сказала Любава, разрывая упаковку. – Вот! – повторила она, снимая шуршащие пакеты. – Девки, это ужас, я открыла – она страшная, я ее боюсь.

И она потрясла над головами подруг колыхающимся комком телесного цвета.

– Анатомически правильная форма, естественная присадка, антиаллергенный материал. С ней даже спортом можно заниматься и в бассейн ходить – покрытие устойчиво к хлорированной воде. И вот – представьте, – хожу я в бассейн, чтобы руку не раздуло, естественно, хожу с этой штуковиной. Встречаю там очаровательного молодого человека. Он прыгает с вышки и покоряет меня смелостью и грацией. Я его симметрично покоряю гибкостью и спортивным складом ума и характера. И вот мы вместе едим мороженое после занятий. Ты, Роза, советуешь мне проверить, нет ли у него кредитов и не живет ли он с мамой. Ты, Галя, рекомендуешь носить легкое и романтичное платье и – всегда! – кружевные красивые трусики на случай незапланированного любовного эпизода. И вот оказывается, что мама его живет в Сургуте, кредитов нет и наконец-то дело доходит до того момента, к которому готовились кружевные трусы!

Галя и Роза переглянулись.

– И тут я ему – на! Гипоаллергенная сися! Положи на тумбочку, пусть она нас там подождет! – и Любава расхохоталась, подкидывая на ладони экзопротез молочной железы.

Смеясь, она закашлялась, закачалась. Роза подхватила ее с одной стороны, Галя – с другой.

– Такая наша бабья доля, – грустно сказала Галя, наполняя стопки.

– Херня! – рявкнула Розка, концом своего шарфа вытирая Любаве выступившие слезы. – Если твоего ныряльщика одни сиськи интересуют, значит, не нужен он тебе. Даже если его мама в Сургуте и на нем ни одного кредита. Значит, у него другая свинья заготовлена – например, вялые сперматозоиды…

– Мужики – существа одноклеточные… – повторила Галя, выпивая свою стопку и косясь на протез, лежащий на столе.

Тот среди тарелочек с сыром, окороком и хлебом выглядел, словно угощение для каннибала.

– Лучше бы Степан вернулся, он тебя давно знает…

– Так он же сбежал! – зарыдала Любава. – Узнал, что грудь отрезали, и сбежа-ал!

Подруги обняли ее с двух сторон. Запах Розиных горьких духов справа столкнулся с нежным фиалковым ароматом Гали слева. Посерединке, словно маленький птенец, содрогаясь и всхлипывая, согнулась Любава, уткнувшись носом в свой свитер с запахом больницы.

– Целый день ревет, – басовито прошептала Роза Гале, – осенняя хандра!

Осенняя хандра, казалось, настигла и Степана Комкова. После встречи с Любавой у прудика он, что называется, растерял настроение. Уже не веселили выходки уток, потешно сражающихся за кусочки хлеба, и день казался не таким уж ярким и праздничным. Подул ветер.

– Пойдем, Лана, домой, – сказал он, поднимая воротник пальто и обнимая пальцами ее холодную узкую ладонь.

Они пошли по аллее. Лана задумчиво разбрасывала листья носком сапожка. Степан тоже молчал. В пестрых кленовых одеяниях ему то и дело виделась мелькающая то тут, то там вязаная шапочка бывшей жены – оранжево-желтая, с кисточками… Под шапочкой, – Степан знал, – отрастающий ежик темных волос. А раньше у Любавы была такая коса!