– Так, всем слушать мою команду, – три пары глаз обратились в сторону лейтенанта, – сейчас будем Сайфуллина учить мыться.

Бася, не откладывая дело в долгий ящик, берёт гарнитуру и вызывает пульт ГЭУ (главная энергетическая установка), спрашивает, можно ли срочно помыть матроса. Те дают добро, но предупреждают, что горячей воды не будет.

– Немного не повезло тебе, Сайфуллин, но чистота требует жертв.

Александр Николаевич берёт бедолагу за шкирку и тащит в пятый отсек, в душ. Сайфуллин стаскивает РБ, обнажая обтянутый смуглой кожей скелет – это и понятно, человек на бахче работал, дыни – овощи-фрукты – под палящим солнцем день-деньской собирал.

Кинули бахчевода на деревянный пайол, один мичман держит за руки, другой – за ноги, а офицер трёт нещадно грубой лыковой мочалкой матроса в мыльной пене, кричащего от боли, причиняемой сдиранием кожи вместе с грязью.

– Ты только потерпи, Сайфуллин, а я сделаю из тебя человека. Обещаю, родная мать тебя не узнает, – приговаривал Бася, который в эту минуту начинал испытывать к истязаемому им матросу в какой-то уже глубокой степени родительские чувства.

Затем включили душ и перенесли тело под холодную воду – взбодрить матроса. Процедура повторилась и – о чудо!

Оказалось… Сайфуллин вовсе и не смуглый – по факту смытия мыльной пены предстал чистый и даже розовый, посвежевший как огурчик. Ему тут же выдали новые трусы, носовой платок, который он впоследствии так и не использовал, а продолжал сморкаться в ветошь – но это, как говорится, издержки воспитания.

В качестве вишенки на торте Бася достал ножницы и, не отходя от кассы, собственноручно подстриг чистые рыжие волосы матроса – правда, это было первый раз в жизни, когда кто-то осмелился доверить Басе свою голову, зато теперь Сайфуллин был единственным матросом на корабле, которого персонально стриг офицер.

Из опыта, в общем и целом, привитие любви у матроса к чистоте на подводной лодке занимает примерно месяц. Теперь каждое утро начиналось с осмотра внешнего вида:

– Кругом! Шею показать. Грязная, – дальше следовал булебях по шее, через неделю матрос приучился мыть шею и подобным образом одну за другой все части тела, а через два года из гадкого утёнка матрос превратился в расправившего крылья «лебедя-годка» из славного и достойного племени узбекско-татарского народа.

Автономка монотонно и усыпительно продолжается. Супостат трепещет молекулами собственного страха и патологически, как умалишённый, опасается нашего ракетно-ядерного удара. Другими словами, боится – значит любит.

Параллельно идёт процесс обучения штурманского электрика ВМФ Северного флота, некогда газосварщика, сына татарского народа из города Чирчик, Ташкентской области Узбекской ССР.

Въедливый Барсуков устремился воспитывать гением, а не банальными инструкциями вверенного присягой воина, как родного сына.

Начал с часов.

Барсукову очень не улыбалось бегать по кораблю с секундомером вместо матроса. С горем пополам Сайфуллин выучился отличать маленькую и большую стрелки на часах. Но секундная стрелка его скудному интеллекту так и не давалась. У каждого индивидуума есть свой потолок способностей. Благодаря таланту педагога, Бася сразу нашёл выход – вместо команды: «Внимание по кораблю. Проверка морских, наручных и встроенных часов. Корабельное время 12 часов. Товсь, ноль!» – специально для Сайфуллина отработал особый метод.

Сначала командовал: «Оп!»

Тот отвечал: «Есть оп» – и ставил палец на цифру двенадцать (та, что в самом зените).

Затем ждал, когда секундная стрелка упиралась в натренированный палец, и не убирал клешню, сдерживая красную секундную стрелку, до команды штурмана: «Оп-оп!»