Я не знаю, когда это началось, просто меня затягивало и затягивало, как в воронку, пока я не поняла, что мечтаю о Градском дни и ночи напролет, загораясь каждый раз, когда он рядом.

Горло опять сдавливает спазм.

Он никогда на меня не орал…

Открываю глаза и на слабых ногах подхожу к умывальнику.

Мой макияж поплыл. Исправляю это как могу: обновляю стрелки и маскирую припухшие нижние веки консилером. Выхожу из туалета, стараясь не смотреть на противоположную дверь, но мне достаточно знать, что он там, чтобы разрываться от концентрации эмоций в грудной клетке.

Его не было в Москве три месяца. Он жил за границей, расширял кругозор и набирался опыта. Это все, что я знаю, он не особо светится в социальных сетях, а вытягивать такую информацию из Андрея — все равно что клеить на лоб бумажку с признанием в любви, потому что вру я, как правило, плохо.

Ноги сами приносят меня обратно на кухню. Мой брат мешает какой-то коктейль, стоя у открытого холодильника, и делает мне знак рукой.

Вяло улыбаюсь в ответ.

— Хочешь чего-нибудь? — спрашивает.

Умереть.

— Ничего, — бубню в ответ.

Падаю на стул и опускаю голову на руки. Нужно вызвать такси и ехать к Крис. Поплакаться ей в жилетку. Больше мне здесь торчать незачем.

— Салют… — слышу будоражаще знакомый голос сбоку.

По спине разбегаются мурашки, щеки заливает краской, волоски на коже встают дыбом — и так каждый гребаный раз!

Повернув голову, вижу, как Градский усаживается на барный стул напротив меня.

На его щеках орущие красные пятна, в темной шевелюре бардак, а на шее… красное пятно, в остальном ничего не говорит о том, что я увидела пятнадцать минут назад.

Его глаза останавливаются на моем лице, и они совершенно невозмутимые, а я готова провалиться сквозь землю, потому что от взгляда на него мое тело опять электризуется.

Потираю ушибленное плечо и задираю повыше нос.

— Как дела? — спрашивает он так, будто ничего не случилось.

На его лице ни тени радости от встречи со мной. Ничего, просто вежливое «как дела» и чуть более внимательный, чем обычно, взгляд. Хоть что-то новое.

Со мной много чего случилось за это время, но вываливать ему свои новости как ни в чем не бывало я не хочу.

— Лучше всех, а твои?

На нем черная футболка и клетчатая рубашка, которая натягивается на широких плечах. Мой рот наполняется слюной, когда смотрю на эти плечи, мечтая обвести пальцами твердые мышцы и почувствовать на себе его руки…

Я зла на него. Рассержена. Хотя он в принципе ни в чем передо мной не виноват.

— В порядке. Дать тебе номер моего психоаналитика? — интересуется как бы между делом. — На случай психологической травмы.

Закусив изнутри щеку, кошусь на брата.

Он роется в холодильнике в двух метрах от нас, и Градский прекрасно знает, что Андрей нас не слышит.

Это всегда манило меня в Градском. Его уверенность и нахальство, от которого у меня в животе бабочки, а сердце неуправляемо трепещет.

— А тебе дать номер хорошего венеролога? — говорю, понизив голос.

— Я использовал презерватив.

Мой рот открывается, а Градский трет ладонями лицо и бормочет:

— Ладно, забудь.

— Я знаю, что такое секс… — выдавливаю из себя подобие улыбки. — Мне не пять лет.

— А, ну да, — криво усмехается. — И что такое секс?

Влад ждет ответа, выписывая по моему лицу взглядом внимательные круги.

— Это когда двое людей занимаются любовью.

— Неправильно. Это когда двое людей трахаются, сбрасывая напряжение, любовь здесь не обязательна.

Жар ползет вверх по моему лицу.
Что с ним сегодня?

— Кажется, это называется цинизм. — Разглядываю свои ногти.

— Он самый. Текилы?

— Алкоголь противопоказан детям и беременным женщинам, — сообщает мой брат, возникая рядом и ставя перед мной банку с колой.