Первым выполз на пустырь между домами танк.

Иван еще с первой войны с уважением относился к танкистам. Реальные смертники: сидят в консервной банке, и никуда из нее не деться. По тебе из гранатометов, мины под гусеницы. А ты первым! А за тобой голая пехота. Куда ж пехота без танка, куда танк без пехоты? За танком бэтер выруливает, «бэха» по левому флангу.

У Ивана рация на груди в разгрузке. Слушает Иван войну:

– «Коробочка»… кхр-р… дай «карандаш» право… третий проем.

– Бу-бух-х! – через пару минут в ответ с пустыря.

– Еще дай… левее ориентира…

– Сохатый, дай «шмеля»… крайнее… ш-ш-ш… на первом этаже.

– Тах-тах-тах, та-та-тах-х…

– «Таблетка», бля… штш-ш… Бутузу. У меня «трехсотый»… двое… Епта, ползи быстрее!

– «Коробочка», по тебе выстрел… Мимо. Сдай назад. За угол, за угол…

– Сокол, Сокол первый.

– Началось, – прошептал Иван, надавил кнопку. – На связи Сокол первый.

– Гранатометчик. Ориентир два на фасаде один. Левее в третьем окне.

Иван нашел нужное окно в фасаде дома. Чернела дыра, пусто внутри. Ниже в оконных провалах копошатся автоматчики, но то не его работа, то огнеметчиков с фронта: запустят «шмеля» – всех выкурят. Мелькнуло в окне. Иван как пружина весь подобрался, но тут же по привычке, наработанной у Батова, задышал ровно, пальцем тонко коснулся курка.

– Вижу, работаю.

Все произошло в считаные секунды.

Гранатометчик, расслабившись от безнаказанности, близко придвинулся к окну. Иван поймал его в окуляр прицела как раз в тот момент, когда тот, вскинув гранатомет на плечо, целил по рычащему, пятившемуся назад танку. Иван разглядел черные усы, короткую бороду и красный рот, открытый как в крике. Гранатометчик замешкался всего на мгновение, поднял голову. Иван навел острие галочки на горло с синим выпирающим кадыком. Оскалился хищно и плавно нажал на курок.

Случается так в летний зной…

Когда духота кроет тело липкой влагой, когда уже нечем дышать, думаешь только об одном: скорей бы, скорей бы грянул ливень! Дождь прольется на землю, и свежий ветер, сорвавшись с небес, оттуда, где могучие восходящие потоки поют свои нескончаемые песни, принесет долгожданную прохладу. Стихнет ветер. Стиснутое свинцовой грозой небо вдруг расколется надвое рыжей молнией. И грянет гром! Рухнет с ветвей испуганная птица, распластается по ветру; а которые слабы крылом, стукнутся о камень и сгинут в мутных дождевых потоках.

Иван видел – отчетливо увидел, как враг, пораженный его пулей, вскинув руки, повалился назад в черноту проема. Иван вспомнил Батова «в обратку словишь», но выждал свою секунду и увидел, как разорвало горячим свинцом синий кадык. Считает Иван.

– Первый.

И снова хрипела рация голосами войны. И не было Ивану времени торжествовать; он отпрянул от окна, пригнувшись, выбрался из пыльной комнаты.

– Сокол один, Соколу второму.

«Савва проснулся», – мельком подумал Иван, переваливаясь через груды развороченного взрывами бетона и кирпича. – На приеме Сокол.

– Работаю по крыше, тут засел один, да…

Оглушительно стрелял на пустыре танк, ожесточенно тяфкали пушками «бэхи», заливался крупнокалиберным лаем пулемет бэтера. Продвигалась пехота. Вот уже подобрались к крайнему подъезду, ворвались внутрь. Может, бойцы Перевезенцева, а может, и не его – из другого взвода. Иван машинально искал глазами лейтенанта, но все не находил.

Засек Иван автоматчика-боевика, снес ему голову – прямо в лоб. Считает Иван:

– Второй.

За спиной послышался шорох. Иван замер – нащупал пистолет у пояса. Сзади раздался знакомый голос:

– Ща подвалы станут рвать мои с саперного.

Иван оттер со лба выступивший обильно пот.