Зажимая ладонями рану, жиган качнулся, а потом его повело к кустам – стоявшие рядом шарахнулись от него, как от чумного.

– Да иди ты к лешему!

– Мешок отодвинь, – сказал Кирьян. – Ведь заляпает весь. Как потом через город потащим?

– Эх, надо было кожанку с него снять, – искренне огорчился Гаврила. – Такую вещь испортили!

– Ничего! Снимем еще с какого-нибудь красноперого.

Сквозь пальцы быстрой горячей струйкой стекала кровь, заливая полы куртки, крупными сгустками падала на колени, смешивалась с придорожной грязью. Силы оставляли молодого жигана. Подломившись в коленях, он упал под куст, коряво завалившись на согнутую руку.

– Надо было бы подальше его отвести, – посетовал рябой жиган с крупной вытянутой головой. Кликали его почему-то Калоша.

Калоша вышел из уркачей и на сахалинской каторге был «иваном». Жестокий, ни в чем не знавший удержу, он был приговорен к шестидесяти годам каторги. Однако сумел бежать, переплыв на утлом суденышке Татарский пролив. Покуролесив по Сибири, он был отловлен полицией как «не помнящий родства» и переправлен обратно на Сахалин, причем в тот же самый острог, откуда когда-то бежал. Калошу не выдали. Зная его отчаянный характер, даже надзиратели опасались узнавать в нем беглого арестанта. Отбыв положенные полтора года, он вернулся в Москву, где вскоре прибился к группе жиганов.

– Верно. А уже там грохнуть.

– Что теперь с ним делать?

Кирьян невольно скривился:

– Вы о покойнике печетесь, как о живом, – недовольно высказался он. – Забросайте его ветками, да и дело с концом. Никудышный был хлопец. А ведь я ему, стервецу, сказал машину какую-нибудь остановить. Егор!

– А?

– Пойдем на дорогу машину ловить.

Вышли на дорогу. Ждать пришлось недолго. К кирпичному заводу, лихо подскакивая на колдобинах, двигался грузовик. Пыль, клубившаяся следом за ним, оседала на кустах акации, росших вдоль дороги, серым ковром стелилась вокруг.

– Стоять! – выскочил на дорогу Кирьян, размахивая пистолетом.

Грузовик резко притормозил. Расстояние вполне достаточное, чтобы, развернувшись, повернуть на соседнюю улицу.

– Подай в сторону! – направил жиган «маузер» точно в растерянную конопатую физиономию шофера, совсем мальчишки.

Машина съехала на обочину. Подбежав к остановившейся машине, Курахин скомандовал:

– Я начальник Московской чрезвычайной комиссии Сарычев! На сегодня твоя машина поступает в наше распоряжение.

Подошли остальные жиганы. На лицах ни тени улыбки. Поставили около грузовика два больших мешка, покрякивая, опустили тяжеленный кожаный диван.

– По какому праву! Я сейчас должен ехать к товарищу Земцову! Вы знаете, кто он такой?!

– По праву революционной необходимости! Ты слышал о такой? – насупился Кирьян.

– Товарищи, но ведь надо как-то... – растерянно начал объясняться водитель.

– Ты, видно, не знаешь, что такое московская Чека? – суровым тоном перебил его Кирьян. – Мы тебе это можем растолковать в подвалах Лубянки.

– Хорошо, – поспешно закивал шофер.

Уже примирительным тоном, глядя прямо в растерянные глаза парнишки, Кирьян продолжал:

– Понимание нужно иметь, товарищ! Контра голову поднимает, продохнуть не дает честным гражданам. А ты саботажем занимаешься.

– Да я вовсе не саботажник! – в возмущении воскликнул парень. – Но сейчас электростанцию нужно запускать, а я провода должен срочно подвезти. А вы у меня грузовик забираете. Что же в таком случае я товарищу Земцову скажу?

– Правду надо говорить, товарищ, – назидательно вещал Фартовый. – Без правды мы никогда не построим наше светлое будущее. Помещики нам врали, попы нам врали! Царь нам тоже постоянно врал. Никому веры нет! Оглянуться – так все построено на сплошном вранье... И вы хотите им уподобиться?