Санька и пробовать не стал, знал – получится. Промахнуться было столь же немыслимо, как пронести ложку мимо рта. Более того, будь у него в руках не комья земли, а лук со стрелами, рогатка с подшипниковыми шариками или даже винтовка, результат был бы не хуже.
Как знать, может, и пригодиться новое умение в жизни…
6
Они совершили целое путешествие, да не куда-нибудь, в другой мир, но когда вернулись – солнце едва дошло до полудня. Вот тебе и математика, точнейшая из наук. Вышли в шесть утра, Шли туда три часа, оттуда столько же. Получаем тоже шесть. Шесть и шесть – двенадцать. Полдень. Когда они подходили к Лисьей Норушке, то услышали (из дома Куняевых, несомненно) сигналы точного времени. Дед Куняев любил включать свой приемник, старый, советский «ВЭФ», пока возился на огородике возле дома. К чести его, включал негромко – и батареек надолго хватало, и со слухом у деда было в порядке. Получается, пребывание в охотничьем домике и на Поле Стрельцов заняло ноль часов ноль минут? Ладно, насчет минут возможна поправка. Мол, шли они не три часа ровно, а два пятьдесят, даже два сорок пять (правда, Санька напрочь отвергал подобную поправку, особенно на обратном пути – внутренние часы, ставшие точнейшим хронометром, утверждали, что дорога заняла три часа и четыре с половиной минуты). Все равно не хватало.
А что – не хватало? Другой мир, другое время.
Но и в родной Норушке привычные часы и минуты стали какими-то… послушными, что ли. Он точно знал, сколько займет путь от фонаря до дома, сколько потребуется времени помыть посуду, начистить кастрюлю старой, дряблой прошлогодней картошки. Не только глазомер развился. Стрелец, он ведь и время должен чувствовать. Упреждение взять при выстреле, например. Или вовремя выйти на тропу войны, а ещё, что важнее, вовремя с нее уйти.
Пообедав, они полежали полчасика под навесом, говорят, полезно и даже в армии по уставу положено. И в школе магов тоже. Сытная дрема накатила, подержала немного в коконе лени – и отпустила. Вернулись бодрость и желание что-то делать.
Мать сразу уловила это желание.
– Жуков обирать пойдешь? – спросила она. Но без настойчивости в голосе.
Обычно на жуков отводилось два дня в неделю. Первый был вчера. А нынче полагалось пойти вдругорядь, добрать шустрых да смекалистых, тех, кто вчера попрятался.
– Непременно пойду. Поди, соскучились, бедные, плачут в тоске, – энергия просто распирала его, не колорадских жуков – буйволов ловить готов.
– Точно, – сказал и Корнейка. – Мы в ответе за тех, кого обираем. Интересные у вас жуки. Нам по биологии задание о них узнать побольше
– Вот и хорошо, – с облегчением сказала мать. Гостя все ж неловко на огород гонять, а если сам хочет, да ещё от школы задание – совсем, совсем другое дело. Труд, если не изнурительный, только на пользу растущему организму, учили прежде. Для матери это и сейчас непререкаемая истина. Труд на земле развивает настойчивость, упорство, волю, терпение. Послушать ее, то работа в поле – вроде Шаолиньского монастыря, где простых крестьянских детей превращали в непобедимых бойцов и пытливых мудрецов одновременно. Главное – что одновременно.
Впрочем, об этом она больше в прошлом году толковала. В этом нужды нет – Санька вырос и понимает: картошки на всех просто не хватит. Либо нам, либо жукам, выбирай сам.
Джой вскочил, едва они подошли к калитке. Неутомимый. Пастушеская собака. Ей и положено весь день на ногах проводить, на лапах то есть. Защищать стадо от волков. От драконов.
Привыкает он к псу. А ведь Джой у них только на время.
Стало грустно.
Оно бы неплохо совсем его себе оставить. Да только нечестно. Да и не получится никак. Это сейчас Корнейка мясо, брошенное в спецугодьях, для собаки берет. А уедет Корнейка…